признанием, что он тоже импотент, но это ничего не меняет. И - что значит, не в его вкусе? Даже обидно как-то за гражданскую жену. И в чьём она вкусе? Стали выяснять. Сперва подозрения пали на Шушкина, но вспомнили, что у того жена очень суровая и подозрительная. Она не позволила бы вот так просто совершить в лифте попытку изнасилования. Самой не хватало. Порой по полгода терпеливо ждала, когда у Шушкина проснётся совесть и прильёт кровь в пещеристые тела.
На второй бутылке самогона свели дебит с кредитом и в итоге получили сразу трёх претендентов на почетное звание «Насильник дня» . Это - дворник Степан Рыгов, собачница и я. Но меня, как всегда, скоро и незаслуженно вычеркнули из списка подозреваемых. Гапон послал меня куда-подальше, объяснив Сигаеву, что я ещё тот зануда и правдоискатель - обязательно потребую провести следственный эксперимент, к тому же я считаю, что невкусных женщин не бывает, пока их не попробуешь. Сигаев согласился, но частично, только по поводу следственного эксперимента, и на последней рюмке второй бутылки предложил Гапону оный провести: выставить «с вещами на выход» гражданскую жену. К кому, мол, она пойдёт, тот и её хахаль, или не её, но хахаль. Дворник Степан очень подходит, но собачница со своей врожденной стервозностью тоже никому не уступит. На том, единственно правильном решении, и остановились на посошок. Гапон вернулся к себе, сосредоточенно собрал в сумки барахло жены, выставил без объяснений их за порог и пожелал гражданской жене счастливого пути, сказав: «Уёматывай на лёгком катере!» Четвёртая жена взвизгнула, но не искренне, как отметил тогда про себя Гапон, схватила сумки и исчезла навсегда. Где она пришвартовалась, никому не было известно, даже дворнику Степану. Собачница говорила, что видела её однажды в «Ленте».Та покупала что-то, в смысле: десяток яиц, связку бананов весом в кило 750 граммов, козий сыр за 880 рублей, один арманьяк французский, свежие рамбутаны, банку чёрной икры, пачку масла Вологодского и ещё по-мелочи, на общую сумму в 12 тысяч 436 рублей, плюс три пластиковых пакета по 6 рублей за каждый. В общем и целом: как была, так и осталась та паскуда коррумпированной особой.
С Гапоном, помнилось собачнице, четвёртая жена не позволяла себе такие вольности.
Вот почему не нравилось Гапону слово «подстрекательство». А рамбутаны вприкуску к арманьяку ещё никому не навредили, ни одному его знакомому или соседу.
От шумных морганий Шушкина у Сигаева заложило уши. Духота по-прежнему довлела над сознанием. Сигаев межевался: ехать за грибами или съесть ещё и плавленный сырок «Дружба», который воплощал напряжённые и терпеливые соседские отношения.
«Я иссякаю, - думал Сигаев, - последняя живая мысль была тщательно утром упакована и спрятана надёжно. Слава Всевышнему!» - и стёр жир, обложивший маской лицо. Было на лице ещё что-то, но не существенное. Обычно, костлявая оставляет другие приметы. - Хер - вам! - выразился фигурально Шушкин: - У вас жён нет, а мне ещё объясняться и объясняться перед бабой -откуда эта сложная клетчатка, и в какое удобное мое место, мне легче всего её засунуть.
- Я понимаю всю трагичность ситуации, - выразил свою невольную причастность к семейной жизни Сигаев: - Но ничего поделать не могу! Проблемами Сигаева было много проще управлять Шушкину. Всем было известно, что в тихий июльский полдень неизвестный позвонил по городскому телефону. Жена Сигаева взяла трубку, выслушала и сразу рухнула в обморок, но неудачно - затылком ударилась дважды об угол Глазовской стенки, и это чётко согласовалось с тем, что их дальнейшая жизнь была просто несовместима. Кто звонил - так и не удалось узнать, номер не был определён, и пока Сигаев оформлял документы, чтобы пристроить свою любимую в дом инвалидов, жена умерла в Первой республиканской больнице. Хлопоты оказались лишними и очень разочаровали Сигаева в том, что любые хлопоты - это лишь попытка добиться алиби: не был, не участвовал, но желал, даже жаждал, не зная, что ему женой был дан последний шанс - стать человеком. Всё было замешено на благородных побуждениях враждующих сторон.
До свадьбы жена спросила, какая у Сигаева группа крови! «Первая! А зачем это тебе?» «Вкусная! - облизала себе губы она: - Голодной не останусь!»
Трудно угадать, за счёт чего бабы управляют миром? Нет, механика и технология, конечно, прописаны издревле, но - штрихами, многоточием и закодированными посланиями к воинственным полудуркам, готовым ради баб поубивать всех баб и друг друга извести напрочь.
Случилась кончина жены в самый разгар лихих девяностых, лет пятнадцать тому назад и, разумеется, Юрий Фёдорович за это время узнал, кто звонил; детально воспроизвёл разговор жены с неизвестным, отыскал его и закопал живым на опушке леса, возле таблички «25-й куст Удмуртнефти». Всё выглядело чинно и пристойно - бугорок возле нефтекачалки.
«Всё, что могу!» , сказал он словами генерала из фильма «Горячий снег» в исполнении Георгия Жжёного.
Все эти годы Сигаев ходил под подозрением жены Шушкина. Она оказалась дальней родственницей той особы, которая сожительствовала с любителем разыгрышей по телефону. Город маленький. И - закономерно, что почти каждый, если не имел отношений с другим, то просто имел другого. Стерва Шушкина воспитывала в муже стойкую неприязнь к соседу Сигаеву.
«Ты жив только потому, что я ещё не придумала, как избавиться от твоего трупа».
Он понимал и даже сочувствовал жене и подсказывал: « Может, растворить меня в царской водке?»
Она была ненасытной в постели, то есть жрала всё подряд. Особенно услаждалась яблоками, печеньем, слабосолёной форелью и упивалась вишнёвым компотом. Гастрономический оргазм прибавил ей 40 кг. живого веса, и она уже не чувствовала под собой хлебных крошек, точно так же и аппликатор Кузнецова. Жизненное пространство для Шушкина сократилось зримо. Он мог к постели только приткнуться. Вторая и лучшая половинка Шушкина наросла и превратилась в три четверти его самого. Эта неподъёмная масса окутывала постоянно себя тем загадочным настроением, когда невозможно было мужу угадать - обнять она пытается его или в очередной раз придушить. Очень, очень опасную игру вёл Шушкин, находясь с ней более пяти минут. На седьмой он начинал вызывать неподдельный и хищнический интерес у жены в качестве естественного раздражителя. Она бреднем закидывала его злющими и ехидными вопросами. Но и от Шушкина ждать вразумительных ответов приходилось не всегда. Интеллект мужа, конечно, заявлял о себе иногда, но бессимптомно. Как и богатый внутренний мир, который давно и весь с брызгами вылетел у него через прямую кишку. Хорошо, что слизи на богатом внутреннем мире не обнаружилось. За здоровьем Шушкина жена следила пристально. Зачем-то он был ещё ей нужен. Или свыклась соседствовать с ним, или до непререкаемой чистоты хотела, благодаря подопытному, окончательно выработать у себя командный голос.
- Колюня! Николяка-Маляка! - позвала с лоджии жена Шушкина: - Иди сюда скорее! Ты мне срочно нужен, как мужчина! - Я посуду помыл, котлеты пожарил и за котом из лотка убрал! - крикнул в ответ Шушкин и шёпотом, почти одним шуршанием сухих губ завершил доклад привычным обращением к старшей по званию: - Крыса моя, толстожопая... - Трусы ей забыл простирнуть, - предположил Сигаев, мучимый открытием, что мысли материальны и что ими можно легко накаркать. - Кока-Кола! Хмырь пизджалостный! Кому сказала: немедленно - домой! - продолжала между тем взывать к улице жена, не догадываясь, что в Шушкине вскипало партизанское чувство сопротивления и жгучее желание всё сделать наоборот, чтобы пожить немного свободным перед смертью. - Ладно! - сдался Сигаев: - Съездим за грибами! Но только, чур, без фанатизма, как в прошлый раз, и без заявлений в полицию, что вас харасметила гражданка П. член КПСС с 1962 года.
- По грибочки, по грибы! Ой, ура! Так славно! - пропел Гапон, а Шушкин добавил суровой прозой: - Замечательное решение! Грибы - дело благородное! А, нам, как известно, благородства не занимать. Нарежем грибочком, а там уж как сложится.
И они, хлюпая колёсами по выбоинам, точно калошами, украдкой выехали со двора. Брюхастая туча сверху и собачница с Нафаней внимательно проконтролировали отъезд. Нафаня красиво держал поднятую заднюю лапу возле колеса «Шруслера» и внюхивался в озонные испарения.
Протиснулась в лоджию жена Шушкина, окинула пронизывающим, рентгеновским взором автостоянку и окатила собачницу вопросом:
- Куда это пенсики сраные рванули с бробуксовкой?! Собачница сперва обиделась на Шукину, решив, что Шушкина обиделась на собачницу за то, что собачница недоглядела за мужиками и теперь требует от неё детализированного отчёта, помолчала многозначительно, но всё же из чувства женской солидарности ответила: - Мне откуда знать - куда? Но на твоём месте я бы обязательно вызвала неотложку и наряд полиции!
Маленькие такие, миленькие такие, на тонких ножках, стыдливо прикрытые бежевыми шляпками и зелёной травкой, лучшие в татарском лесу галлюциногенные грибочки.
Четвёртый сезон подряд жутко урожайным выдался.
«Это вам - не японская таблетка бражника, это даже не амброзия, это пища Господа Бога. Без них Он, точно, столько бы за семь дней не наворотил», - делился знаниями с соседями Сигаев, ползая в лесном овраге.
Рядом, не отставая, шебуршил траву Гапон, но в отличие от Шушкина и Сигаева, не собирал в пакет грибочки, а вывертывал их из почвы и сразу закладывал в рот в чём Мать-Природа родила; замирал, разжёвывал, морщился, прислушивался к ощущениям, ожидая чуда, и с остервенением и юношеской лихостью полз дальше. «Четыре горстки хватит на один приход» - решил Сигаев, вернулся ползком в автомобиль, опрокинулся в кресле, забил грибочки минеральной водой, расслабился, опустив на глаза шторки век, и затих в ожидании знакомой картинки.
Через десять минут его глаза вырвались из глазниц и, прободая, зацепились за позвоночный столб чуть ниже затылка. «День удался!» - признался себе Сигаев, разглядывая кровавую паутину собственных мозгов. Уличённые в нейронных связях, стыдливо жались к друг дружке и искрились крохотные, заряженные возмущением частицы. С обезизвестлёного турецкого седла осыпались куда-то в ротовую полость, точно штукатурка, и корчили рожицы парнокопытные чертики. А, те, что постарше и покрупнее пытались оседлать разбежавшихся с визгом тараканов.
Сигаев вспомнил, что с утра он свернул вчетверо и придавил левым полушарием головного мозга к стенке черепа очень важную мысль. Не размыло ли её жировыми подтёками? Он с аккуратностью реставратора развернул мысль и прочёл, пытаясь вложить в неё эмоциональную составляющую:
«Всё-таки Миром правят женщины. Иначе Мир был бы бесстрастным, бескорыстным и совершенно не оправдывающим хищнические повадки людей».
К чему это он хотел привязать эту мысль, подумал Сигаев и открыл левый глаз.
Им он обнаружил Гапона и Шушкина, увлечённо пытавшихся разбить в кровь физиономию полицейского из двадцать первого участка и бригаду «Скорой помощи» в не свежих халатах, равнодушно взиравших на несанкционированную стычку народных масс с
