Глава 4. Шурка.

Глава 4. Шурка.

     Нельзя сказать, что родителей не волновали Витькины метания. И все-таки видимой озабоченности они не показывали. Вечером отец выслушал отчет о поездке и предложил
     – Витя, ну хватит маяться. Может быть, пойдешь в колхоз работать? Ты дружишь с математикой. Я поговорю, чтобы тебя приняли учетчиком. Проявишь себя. А там, через годик получишь направление в институт и выучишься хоть на агронома, хоть на инженера-механика…
     Он почему-то не предлагал ему поступать в институт сейчас, сразу. Наверное, все-таки не был уверен, что Витька способен поступить в институт. Вон, Володя Зеель, старший брат Шурки. Всего одной пятерки не хватило ему, чтобы получить Золотую медаль по окончании школы. Два года назад поступал в Алма-Ате в медицинский институт. И не смог… 

     – Нет, отрезал Витька. Через год меня заберут в армию, и я все равно поступлю в военное училище. Он был уверен, что все-таки по ошибке завалили его «слишком грамотные» врачи на медицинской комиссии в военкомате. Ну, совсем не болело у него горло! Гланды вырезать?! Вот еще выдумали…
     Ну а сельскохозяйственный институт на дух Витьке был не нужен. Отец попытался внушить ему, что сельскому хозяйству сейчас все больше уделяют внимание, что оно на подъеме и что очень скоро труд селянина станет престижным. Отец был непоколебимым оптимистом, а Витька слушал в пол уха и лицо его каменело.

     Он вспомнил почему-то эпизод примерно пятилетней давности из жизни их семьи. Тогда отец только что выучился на шофера и стал работать на автомашине  ГАЗ-69 прозванной в народе – «Бобик». Возил колхозного агронома по фамилии Бауэр. Агроном был толстый, грузный, краснолицый. Любил выпить, много выпить, а водка его не брала. И стала все чаще мама замечать, что приходит отец с работы тоже выпивший. Стала бить тревогу, стала ругаться – мол, споит этот жирный боров отца. Непременно споит! Либо он сам, – совершит аварию, задавит кого-нибудь спьяну, или разобьется. Отец самоуверенно отбивался. Это он после работы – совсем немного, за компанию!
     – И когда выпивший – я за руль не сажусь!
     А мать  паниковала…
     И вот, однажды вечером соседка тетя Нина сообщила маме, что только что видела, как их отец валяется в канаве у магазина вдрызг пьяный…

     Не верилось! Никогда не видел Витька отца сильно напившимся. А тетя Нина настаивала
     – Идите, идите! Помогите ему до дома добраться. А то так и проваляется на земле он всю ночь.
     Жалость перебила стыд. И все они гурьбой – старшая сестра, младшие братья-двойняшки и Витька побежали к магазину. И правда – отец лежал на земле. Неподвижный, совершенно невменяемый. Лиля с Витькой попытались его расшевелить. А он лишь мычал что-то невразумительное и то, с трудом.
     Саша с Володей заплакали. 

     У магазина было много людей. У всех были свои дела. Они проходили мимо, заходили в магазин и уходили. И обязательно на отца обращали внимание. А Витьке было уже все равно, что о них думают люди. Он глядел на беспомощного отца и лихорадочно соображал, как же все-таки дотащить его побыстрее до дома? На помощь взрослых – чужих, любопытных и равнодушных рассчитывать не приходилось. 
     И тогда сестра прикрикнула на Сашу с Володей, чтобы прекратили реветь. Потом все вместе подхватили они отца за руки и ноги, приподняли, насколько сил хватало, и потащили в сторону дома. Отец оказался тяжелым очень, задней частью тела цеплял землю и оттого штаны его начинали сползать. Оголялся живот. Они останавливались, кое-как поправляли одежду, немножко отдыхали и опять тащили. И никого не замечали вокруг. Только отца видели – папку своего. Только бы он очнулся! Только бы пришел в себя! А путь позора, расстоянием, был не меньше километра…
     Всё обошлось тогда. Отец проспался. На следующий день на работу не смог идти и очень болел. Постепенно приходил в себя. И молчал. Ни единым словом не перечил матери. Больше агронома он не возил. Вернулся работать в тракторной бригаде. И пьяным, или даже выпившим больше никогда Витька отца не видел. 
 
     Иногда в разговоре с мамой отец вспоминал Бауэра и говорил, что он по-прежнему большой любитель выпить. И кажется, что от того что пьет, становится он только здоровее. Вот такой главный агроном был в колхозе «Большевик». А специалист был при этом – отменный.
Отец Саши Пфейфера тоже был главным агрономом. Только работал он в совхозе ТУРКВО и в пьянстве замечен не был.
     Нет, не хотел Витька идти в колхоз работать. И на агронома учиться тоже не хотел. Да и друг его – Шурка вряд ли горит таким желанием. А им надо бы, и после школы, вместе держаться…
     Витька помнил Шурку с тех пор как помнил себя. А помнил себя Витька с двух трагических эпизодов. И было ему не полных четыре года тогда.

     Зима. Яркое солнце. Мороз. Он стоит укутанный в одежду теплую во дворе. Суетятся дед, отец, тетка. Суетятся в маленьком сарайчике. Витьке любопытно и он умудряется  туда втиснуться. В сарайчике стоит дедовский осел, которого все называют ишаком. Круп его укрыт попоной. Из отрывистых слов взрослых Витька понимает – ночью, в сарайчик пробрались волки. Напали на осла. На рев выскочили отец с дедом – успели его спасти. Дед приоткрывает попону – под ней ужас! Половина спины и задняя часть тела – без кожи. Ишак не жилец на этом свете! Нужно его убить, чтобы не мучился. Для деда это большое горе. Ишак незаменимый помощник в семье. На нем можно съездить на базар, привезти сено для коровы, отправиться  в горы, насобирать и привезти кизяк. Подсохшие лепёшки от пасущихся коров, – бесценное топливо для растопки печи и поддержания жара в ней.  Без ишака будет очень трудно.
     Витька почему-то ни страха, ни жалости к ослу не ощущает. Движет им только любопытство. Но он понимает – произошло что-то важное и нехорошее...

     И как все это не вяжется со здоровым морозным духом зимы, с её ярким солнцем, бесконечно свежим воздухом, вкусно перемешанным с дымом от печей. Хрустящим, волшебно красивым, чистым снегом. Витьке хочется, чтобы покатали его на санках. Но никто его не замечает,  а сам он почему-то не уходит.
     Витьку удерживает подсознательное чувство солидарности с горем взрослых, он просто стоит, а кажется ему, что тоже принимает участие в важном событии. Он вместе с взрослыми. Он им помогает!
     Помнит Витька еще одну картинку из тех времён. Слякоть. Весна. Угрюмый день. Все плачут. Он сидит в бричке, рядом с гробом, в котором – дед. Он внезапно заболел и умер. Деда хоронят. Всё! Больше о деде он ничего не помнит. Совсем не помнит и своей бабушки.      Знает лишь, что умерла она, спустя несколько недель – вслед за дедом. Также проболела немного и без мучений, мама говорила – с тоски по деду, тихо ушла вслед за ним...

     Улица, которую позже назовут улицей Кирова, еще только формировалась. Дом деда был крайний, а в метрах двадцати, напротив, через дорогу крайним был дом Зеелей. Шурка родился на три месяца раньше, и только вдвоем были они, одного возраста, рядом. Как только ходить начали, как только начали улицу осваивать – так и подружились. Игрушки, железки всякие у них были одни и те же.
     И в школу вместе пошли. Вот только после торжественной линейки их развели по разным классам. Шурка тут же не на шутку взбунтовался
     – Не буду без Витьки учиться и все!..
     Пришлось тете Эрне – матери его, задержаться, объяснить учителям, что Витька с Шуркой – друзья неразлучные, и что им просто необходимо учиться вместе, в одном классе. Настоятельную просьбу тети Эрны учителя удовлетворили.
     Ходили они в школу вместе, со школы – вместе. Часто – обняв друг друга за плечи. Взрослые путали их имена. Все, буквально все, делали они вместе – друзья закадычные.
     Вместе первый раз пошли на речку купаться. 

     Река Терс широко разливалась весной, не торопясь, величаво, красиво несла свои воды. Темные, загадочные, в глубоких местах, таившие в себе огромные силы, навевающие опасность, если ненароком попадет живое существо в их объятья. И совершенно прозрачные воды, выставляющие напоказ стайки бубздырей, чебаков и плотвы на радость детворе, на мелководье. Постепенно к разгару лета река мелела, становилась все уже и уже, возвращалась в свое, обычное русло. Мелела так, что в некоторых местах можно было перейти её просто вброд. Течение реки резко ускорялось. Складывалось ощущение, что она чувствует, что вот-вот иссякнут источники в горах, от которых она питается. И чтобы солнце не испарило живительную влагу и не превратило её полностью в облака – бежала она все быстрее и быстрее к неведомой и заветной цели – теперь – к плотине огромного водохранилища, которая поможет ей собраться, накопить объем, распластаться, закрепиться на поверхности земли бескрайней водной гладью. И здесь сольется река в единое огромное целое, сохранит свои воды, сбережет их для земли, и уж точно, никакая мощь солнца до осени, до зимы не успеет превратить её в облака.

     От одноименного села Терс речка сворачивала прямо на село Бурно-Октябрьское, устроившееся на взгорке, упиралась в возвышенность и годами грызла, грызла её, стараясь уничтожить и добраться до домов. Не удавалось ей сделать это, и всю свою злобу тогда обращала она против возвышенности, размягчала, размягчала землю, растворяла в себе и уносила с собой. Постепенно в месте схватки возвышенности с речкой образовывался высокий обрывистый берег. Он менял форму, обваливаясь от напора воды то в одном, то в другом месте, но уверенно защищал село, и река, осознав его непреодолимое сопротивление, отворачивала в сторону, образовывала излучину и торопилась к следующему населенному пункту – аулу Кызыл-Декхан, также предусмотрительно разместившемуся на взгорке. Разогнавшись на отмелях, из последних сил набрасывалась она теперь на Кызыл-Декханский взгорок. От этого обрыв у Кызыл-Декхана был гораздо выше, чем у Бурно-Октябрьского, и протяженность его была гораздо больше, и он тоже неуступчивостью своей выламывал у речки последние зубы, и полностью обессилев, уже не встречая серьезных препятствий на дальнейшем пути, убегала она в податливые долины.
     Место у первого обрыва, для той части села Бурно-Октябрьского, где жил Витька, было излюбленным местом для купания. И для взрослых и для детворы.

     Плавать Витька с Шуркой тоже учились вместе. Вообще-то у них был свой водоем на улице. Обыкновенные ямы. Они появились со времен образования улицы. Здесь поселенцы добывали глину, из которой изготавливались великолепные саманы. А затем, из саманов строились дома. Ямы занимали огромную площадь. Чуть позже разделены они были проездной дорогой ведущей к новой очередной появившейся и застраивающейся улице названной в честь акына Джамбула.
     Просторные и глубокие были ямы. Пацанам и девчатам, местами – по самую шейку. Они наполнялись водой из проточного арыка. С ранней весны и до поздней осени плавали в ямах домашние утки и гуси. И, конечно же, вся пацанва из ближайших окрестностей.      Осваивали воду. Учились не бояться её. Учились долго задерживать дыхание под водой. И почти не отличались поведением своим на воде от уток и гусей. Вот разве что – плавать еще не умели…

     И все-таки,