Дикая маслина (дилогия)

совсем не тяготился этим молчанием, уйдя с головой в созерцание пожелтевшей листвы. Оксана быстро перебрала в памяти весь разговор, проверяя, не обидела ли она его чем-то, но всё сказанное ею было совершенно безобидно.
- А я тебе борща принесла, - прерывая паузу, сказала она и указала на стоящий в ногах пакет. – Картошку подавила, так что жевать совсем не придётся! А ещё Сережа с Дианой спрашивали, не нужно ли тебе чего-то?
- Сигарет, - сказал Олег, отрываясь, наконец, от листвы. – Курить разбитым ртом больно, но не курить – хуже.
- Сигареты – и всё? – уточнила Оксана.
- Всё, - буркнул Олег. - Серёга мне позавчера яблок принёс, дурачина. До сих пор лежат. Как я буду кусать яблоки с разбитым ртом?! Алипов, наверное, стесняется, что ему всего лишь фингал поставили, а меня исколошматили. Зря стесняется! Не рвани он тогда за помощью, нас бы там обоих похоронили.
- Я тоже так думаю, - согласилась Оксана. – Но ему всё-таки неудобно. Слушай, - спохватилась она. – Может, тебе что-то принести почитать? Я у Дианки спрошу? У неё книжек – полно!
- Не надо, - вяло отмахнулся Олег. - С одним глазом много не начитаешь.
Помолчали. Было видно, что Олег, разговаривая, думает какую-то свою думу, постоянно уходит в себя и поддерживать беседу ему тяжело. Просидев с минуту молча, он вдруг вздохнул, наклонился и уткнулся лбом в колени, правой рукой обхватив больной бок, а левую оставив свободно висеть вдоль тела, так что разбитые пальцы касалась земли. 
- Олег, тебе плохо? – испуганно спросила Оксана.
- Нет, - ответил он, не меняя позы, от чего голос прозвучал глухо. – Просто сейчас я очень быстро устаю. Сплю по 14 часов в сутки, прикинь? И всё равно – сил как не было, так и нет. Но если вот так свернёшься, помолчишь -  становится легче.
- Тогда я пойду? Пора щеночка нести домой, он проголодался, наверное.
Олег медленно, осторожно выпрямился, но остался сидеть.
-  Ты не обижайся на меня, лады? – сказал он, глядя на неё снизу вверх. – Это не потому, что я тебе не рад, просто я всё время как-то не здо́рово себя чувствую…
- Я понимаю. Я даже и не думала обижаться, - уверила она. – Ты только пакет не забудь, ладно?
- Ладно, - Олег опять попытался выстроить улыбку на изуродованном лице. – Спасибо, что заходишь. Чаще других заходишь, хотя мы совсем недавно познакомились.
- Это не потому, что я хорошая, а они плохие, - сказала Оксана серьёзно. – Просто все твои друзья люди занятые, одна я праздношатающаяся. Не работаю, деньги брата проедаю. А так - хоть «шатаюсь» с толком, передачи тебе ношу.
Они простились. Оксана ушла, а Олег вновь свернулся калачиком, и какое-то время сидел без движения, уткнувшись лицом в колени. Потом медленно встал, подошёл к ближайшему дереву. Подойдя, он некоторое время просто стоял, затем медленным, осторожным движением,  погладил ветку, внимательно и пристально вгляделся в листик, который находился как раз на уровне его глаз.
Лист был ещё зелёный, живой. Не тронутый увяданием, он казался юным, рядом со своими, уже начинавшими желтеть, собратьями. С почти молитвенным вниманием и изумлением, Олег рассматривал поочередно все прожилки листа, все зазубрины его края, пытался не упустить ни одну из деталей. Тыльной стороной ладони он провёл по нижней поверхности листа. Она оказалась шершавой. Верхняя была гладкая, почти глянцевая, и Олег, сколько ни всматривался, так и не смог угадать место, с которого в лист начнёт проникать мертвящая желтизна. Черешок листа был ещё крепок и упруг, сильное растение ещё гнало по нему свои соки, передавало свою жизненную силу, которой предстояло слабеть с каждым осенним днём.
- Вот ты какой, - пробормотал Олег. – Никогда я раньше не видел, какие вы – листья. Вас всегда было так много, это было так привычно,  что я просто не догадывался на вас посмотреть!
Налетел ветерок, и лист мелко задрожал, затрепетал. Олег с минуту наблюдал за трепыханием листа, затем закрыл левый глаз и шумно вдохнул в себя ветер через израненный нос. Оказалось, что ветер имеет запах, тонкий, освежающе сырой, немного напоминающий запах свежей колодезной воды. Затем Олег присел на корточки и поднял здоровой правой рукой влажный комочек глинистой почвы. Раздавив комочек между пальцами, он обнаружил внутри несколько увядших коричневых травинок.
Осень, это осень своим усыпляющим дыханием сделала их такими – подумалось Олегу, и он понял, что ему нравится осень, нравится лист, нравятся травинки.
Нравится всё.
Что-то происходило в нём! С первого дня пребывания в больнице, он ощущал в себе  перемены - простые, знакомые с младенчества вещи влекли его к себе, вызывая острый, не насыщаемый интерес. Выходя в больничный двор, он изумлённо и жадно впитывал в себя миллионы впечатлений, которые дарил ему окружающий мир. Видеть, слышать, осязать, становилось для него наслаждением, он был готов воспринимать любую мелочь.
При внимательном рассмотрении, мелочь оказывалась далеко не мелочью, лист или наполовину сгнившая травинка оказывались тайной, достойной внимания и закрытой для полного познания. По сути, Олег знакомился с миром заново. Это новое знакомство по свежести восприятия напоминало познание мира ребёнком, но и несло в себе то, чего не бывает в детстве. Он прошёл в шаге от смерти, и из-за этого стал понимать, что жизнь хрупка, что за ней не угнаться, её не удержать, ты не хозяин ей! Понял, что жизнь на самом деле может быть отнята у него в любой момент.
- А ведь тебя могло бы не быть, - прошептал Олег раздавленному комочку земли, который лежал у него на ладони. – Точнее, ты, наверное, был бы, был бы сам по себе, тебя не было бы для меня. И ничего не было бы! Так странно, так просто! Ужас как просто - всего один удар в височную кость, и – всё, конец! Ты, наверное, даже не знаешь, что есть такая кость, височная, и эти, которые били, тоже не знают, а я знаю! Я теперь много чего знаю! И самое странное – раньше, до этого случая, до этого ужаса, я тебя не видел. Я рядом проходил, но тебя как будто не было. И листа не было. И ветра не было! Неужели раньше я – не жил?!
Неожиданно в голову пришла мысль о том, что, в сущности, он должен быть благодарен избившим его парням, за то, что они, едва не отняв у него жизнь, научили его эту жизнь ценить!
Но он отогнал от себя эту мысль. Когда за окном темнело, он невольно вспоминал их искажённые яростью лица и покрывался холодным потом. В такие минуты ему было страшно просто смотреть в тёмное окно. Нет, быть им благодарным он никак не мог.
Накатила слабость, и Олег подумал, что и так слишком долго находится на ногах. Осторожно положив раздавленный комочек на землю, он поднялся, по-стариковски кряхтя, бросил последний взгляд на зелёный лист и, прихватив с собой принесённый Оксаной пакет с едой, побрёл к больничному корпусу.

9.

«Дети, храните себя от идолов» - сказал когда-то апостол Иоанн [См. прим. 1].
Возникает вопрос – а что такого страшного в идоле? Ведь, по словам другого апостола «идол в мире есть ничто» [См. прим. 2]? Итак – почему же сто́ит хранить себя от того, что «есть ничто»?
Здесь можно рассуждать много, но один из ответов следует из двух важнейших заповедей христианства. «Люби Господа Бога твоего всем сердцем твоим» и «Люби ближнего как самого себя» [См. прим. 3].
Итак, Бог и окружающие тебя люди – вот те, кому ты должен отдать свою любовь. Но  идол, хоть он и ничто, способен закрыть от человека и Бога, и ближнего. Ослеплённый ложным светом идола, человек не замечает ничего вокруг! Именно поэтому Бог разбивает идолов, чтобы человек мог вновь начать видеть.
Многое может быть идолом. Деньги, слава, карьера… А иной раз идолом станет такое, чего и ожидать-то было трудно – любимая собачка или коллекция марок. Да мало ли… Человек - существо талантливое и способное сотворить себе идола из всего. Ну, или почти из всего…
Для Олега идолом была гитара, точнее говоря, огромное, почти маниакальное желание стать настоящим музыкантом, упорством добиться того, к чему у него не было призвания. Из-за этого он, по сути, не видел вокруг себя никого и ничего.
После попадания в больницу свет гитары - холодный ослепляющий свет несбывшейся мечты - немного померк. Нет, Олег не стал замечать Бога. Пережив близость смерти, он не начал тянуться к Тому, Кто даровал ему мир вокруг и саму жизнь. Это было впереди. А пока Олег научился жизнь ценить, а миру удивляться. А кое-что в мире – просто видеть.
Например, он смог увидеть, что у него нет друзей.
Приятели – да, были.
Виталик, Сергей Алипов с Дианой иногда навещали его в больнице. Они были добрыми ребятами, и Олег был им благодарен. Но настоящая близость, та, которая позволила бы ему открыть душу и рассказать что именно он сейчас чувствует, всё же не появлялась. Они были хорошими, но всё-таки чужими.
Пару раз заходили Роман, Женя и Гриша. И здесь Олег чувствовал – коллегам по группе всё же не до него.
Роман съездил в столицу. Раздал кассеты с записью всем, кому мог. Музыканты группы «Пароль» были уверены – им позвонят, позвонят, быть может, на следующий день! Ведь у них прекрасные, самобытные, восхитительные песни! Музыка такого качества не может быть невостребованной, она необходима людям!
С такими настроениями коллеги по группе пришли к Олегу в первый раз. Они балагурили  и почти всерьёз предполагали, что продюсеры передерутся за счастье работать с ними! Они делились своими надеждами с Олегом, и не понимали, почему он так молчалив – ведь сбывались и его мечты!
А Олег даже себе не мог объяснить, почему успех группы перестал казаться ему таким важным. Он ловил себя на мысли, что ему хочется крикнуть: «Остановитесь! Как можно быть такими беспечными? Неужели вы не видите, как всё непрочно, неужели не знаете, что вы все умрёте? Через десять лет, через год, через месяц, через час – но умрёте непременно! И это заберёт у вас всё, сделает бессмысленным даже музыку! Даже ваши записи, альбомы и концерты! Как вы можете не понимать этого?!»
Но он молчал. Неотвратимость смерти требовала какого-то ответа, но он не знал, какого именно, и поэтому не мог говорить об этом со своими приятелями. Точнее говоря, Олегу было не сложно понять, что против смерти бывает только жизнь, и ответ на его внезапно возникший вопрос – это жизнь без смерти, жизнь вечная. Но где искать такую жизнь он не знал.
Не знал, и потому немел в разговорах с людьми. Вот своему любимому листу на дереве рядом со скамейкой он мог сказать всё! Лист ведь сам старел и умирал. Уже совершенно жёлтый, он сжался, словно стремился защитить себя от хлёстких ударов ветра, который день ото дня становился холоднее и злее. Черенок листа стал совсем дряблым, и Олег боялся дотрагиваться до него, не желая неосторожным прикосновением ускорить падение листа на землю. Лист не смеялся над человеком, который делился с ним своим главным открытием – жизнь драгоценна и смерть всё-таки есть!
Но лист не мог сказать человеку, что же теперь со всем этим делать!
Второй раз музыканты группы «Пароль» пришли к Олегу через две недели. Его раны заживали. Он уже мог смотреть вторым глазом, да и кисть левой руки почти не болела.
Музыканты поздравили Олега с тем, что он скоро будет «в строю», а потом пожаловались – им не позвонил никто! Нет, конечно, есть ещё время, быть может, занятые люди из кое-каких продюсерских