Предисловие:
Вдохновенье... Какое оно и существует ли оно вообще? Вот вопрос, которым я, уважаемые читатели, задаюсь, время от времени. Так какое же оно вдохновение на ощупь и цвет? Никакое. Нельзя пощупать руками то, что не относится к материальному миру. Чтобы его ощутить надо самому стать нематериальной эфирной субстанцией и влиться в информационное поле Вселенной и тогда оно само к вам придёт... Ни чего, как видите сложного — стал эфиром, вышёл в поле, как ЛевТолстой, вдохновился и твори.
А бывает и по-другому. Пришла к писателю интересная информация, но он был занят чем-то другим и не уделил её должного внимания. Информация оседает у него в одной из ячеек мозга и лежит себе там спокойненько годами, никому не доставляя никаких хлопот, пока что-то её не спровоцирует и тогда она появляется на свет божий уже сформировавшейся в готовый рассказ или книгу. Писателю остаётся тот рассказ только записать.
Так получилось с моим рассказом «Намусорили тут...», который был написан мной по реальным событиям. В разгар лихих 90-х в прессу просочилась информация о банде оборотней в погонах, которые не только крышевали криминальные ОПГ, но и сами принимали в них активное участие. Смутное было время, в котором криминал, рвущийся во власть, позволял себе многое. Почему не позволить, если многие из них сами служили в милиции, а потом в полиции? Так и у тех людей всё было схвачено, пока не погорели они на убийстве. Сбили они своей машиной девушку, но не отвезли её в больницу, а изнасиловали и выбросили её на городскую свалку, но девушка выжила и дала показания.
И потянулась ниточка. Многих из них судили... Громкое было дело. Мне же в то время было не до писательства, я занимался кооперативом от «Красного Креста», и ту информацию забросил на чердак и благополучно забыл. Прошло много лет и один бывший полицейский, во время переписки в социальных сетях, рассказал мне о том, как он в те лихие 90-е, таких бригадиров, как я, паковал пачками. Другой бы послал его к бениной маме и забыл, но я вспомнил те года и тех продажных милицейских-полицейских, которые были на зарплате у криминала... А тут и случай с той девушкой всплыл в памяти... накатило вдохновение и не прошло двух часов, как мой рассказ был готов.
Можно, конечно, было написать и книгу, в которой более подробно и обстоятельно (с кипением страстей и муками совести) описать все те события, но я не люблю писать о том времени, да и не верю я в существовании совести у бывших полицейских. Не прельщает меня этот жанр, так что я обошелся небольшим рассказом, на примере которого, уважаемые читатели, я и попробовал объяснить вам, откуда появляется сюжет и как к писателю приходит вдохновение.
1
— Так ты, Мирон, говоришь, честный фраер и залетел к нам сюда по ошибке по дурацкой 264-й статье? — не поднимаясь со стоящей в углу тюремной шконки, спросил сидевший на ней, ещё не старый, но потерханный жизнью сиделец, смотрящий камеры, отзывающийся на погоняло Крест.
— Точно, Крест, я правильный мужик, у меня статья 264-я, часть 4-я. Мусора суки, пришили мне чужой блудняк, а я там вообще не при делах был, спал пьяным на заднем сиденье, но прокурорского кума, что был за рулём, отмазали, а на меня его дело повесили, — затараторил стоящий возле стола бритый наголо, крепкого телосложения ещё не старый мужчина.
— Значит, мужик, ты бытовик? И в никаких мутках, и стрёмных делах не участвовал? Не мент ты, не пидор и не стукач? — не отставал от новоприбывшего заключенного смотрящий. — Тебе лучше сразу объявиться и обо всем рассказать, если сами узнаем — поздно будет...
— Хлебом клянусь — я простой, честный мужик, страдаю по подставе... — вытирая катившийся градом пот, продолжал стоять на своём новоприбывший, и было видно, что разговор со смотрящим давался ему с большим трудом.
— Хорошо, брось свои лахи на ту свободную шконку. И не мельтиши, — махнул рукой смотрящий и уставился в экран, висящего на стене, телевизора, в котором Ван Дам буцкал какого-то американского бандюка посмевшего перейти ему с братом дорогу.
Мирон бросил свою сумку себе под голову и как был обутый, так и завалился на свою шконку. Вытянувшись во весь рост, он незаметно, из-под полуопущенных век, стал рассматривать тюремную камеру. Камера (хата), хоть и небольшая, но была так густо заставлена трёхэтажными шконками, что свободного места практически не оставалось, посредине удавалось втиснуть стол, на котором зэки ели, в угол парашу и умывальник, где они оправлялись и умывались, было в хате ещё и маленькое зарешеченное окошко с намордником. Там зэки курили по очереди. Смотрящий Крест курил на своей койке, к которой были приделаны шторки. «Не столичный номер люкс и даже не камера в Швейцарии, а ведь обещали, что буду сидеть в VIP-камере», зло подумал Мирон и устало закрыл глаза.
Переход по этапу дался ему тяжело и в эту каторжную тюрьму в Заполярье он прибыл весь измочаленным. Он устал не физически, его изнутри пожирал страх. Он боялся встретиться на этапе с кем-нибудь из своих «крестников», которых он в лихие 90-е, пачками отправлял в лагеря.
Зэк Мирон, в прошлой жизни, был бывшим майором полиции, и встреча со старыми знакомыми на этапе не сулила ему ничего хорошего. В лучшем случае его бы опустили, а в худшем утопили бы в параше. Хотя, кто его знает, что хуже, а что лучше. Он мог видеть в кого превратился в московском следственном изоляторе «Матросская Тишина», бывший снабженец Каплин. Он опустился до уровня «петуха», а потом и вообще стал конченым чуханом, место которого было возле параши. Об него не вытирал ноги, только ленивый. До окончания следствия он так и не дожил. Утонул в параше. «Какое жестокое самоубийство», — вынес вердикт тюремный врач и дело закрыли. Поделом вору и мука. Не воровал бы и не попал в тюрьму.
Хотя... спорно. Тот же Мирон — он не воровал, а всю свою службу; верой и правдой служил олигархам, И что? А ничего, тоже оказался в тюрьме. Правоохранительная система сдала своего, хоть и бывшего, но всё же полицейского. И не просто сдала, а присудила срок на полную катушку, 15-ь лет, да ещё и с конфискацией всего имущества в пользу потерпевшей стороны. И это было самое обидное, всё, что он столько лет копил и вкладывал в дом в Подмосковье, всё накрылось медным тазом...
И всё из-за какой-то девахи-мокрощёлки, которую они с кумом сбили по дороге домой, и там же в лесочке и изнасиловали. Они, конечно, потом отвезли её на городскую свалку, где ту, по логике вещей, должны были порвать бродячие псы, но деваха оказалась живучей и каким-то чудом смогла выжить и дать показания. И хоть у Мирона было железобетонное алиби (был с кумом на рыбалке), её папик, местный удельный князёк Леший, нажал на рычаги своих связей и не успел Мирон опомниться, как уже грел шконку в «Матросской Тишине». Кум не стал его покрывать и, сдав Мирона с потрохами, пошел по делу свидетелем.
Хорошо, что бывшие сослуживцы Мирона подсуетились и выбили ему, на время следствия, ментовскую камеру. А так бы и он пошел бы по пути Каплина. Но следствие закончилось — Мирон получил свой срок и, сказав: прости, прощай ментовской камере, отправился по этапу.
Но Леший не забыл Мирона, он продал его конфискованный дом, машину, а жену отправил в Москву на панель и, заслав деньги в общак, отослал смотрящим ворам в законе маляву с просьбой оказать «тёплый » приём мусору... на их усмотрение. Так что Мирона в зоне ждали с нетерпением, чтобы поступить с ним так же, как и с его женой, которую уже драли во все дыры на МКАДе.
2
В городе мела позёмка. Лопатый снег падал комками с неба и укладывался на землю плотным ковром, как будто навсегда. Пуржило. Что поделаешь — не оккупированный Крым. Смеркалось. Но в кабинете начальника тюрьмы было тепло, чисто и светло. Тюрьма имела свою кочегарку, которая с избытком поставляла тепло в кабинеты начальства и в VIP-камеры, в которых отбывали свои срока особо избранные зэки.
Пребывание в такой камере повышенного комфорта стоило зэку 1500 рублей в сутки. Хоть и дорого, но они не пустовали, потому, как за эту плату заключенным предоставлялись места с улучшенными бытовыми условиями, с увеличенной нормой площади на одного заключенного, с отгороженным санузлом и нормальными кроватями, не шконками на которых мяли бока простые зэки. Цивилизация пришла и в места отбывания наказания, не ко всем, правда, но какое это имеет значение — справедливости нет нигде. Всё решают деньги.
В кабинете за закрытым столом, сидело три человека: начальник тюрьмы, его заместитель и «кум». Они со вкусом пили коктейль «Буравчик» — спирт с соком, закусывая его шоколадом, и неторопливо, вели беседу:
— Этап прибыл, Петрович, зэков разместили? — закурив, задал вопрос начальник тюрьмы, вальяжный, не старый ещё мужчина в форме, на которой были погоны подполковника.
— Так точно, товарищ подполковник, прибыл. Зэков, в количестве двухсот человек, разместили по камерам, — ответил сухощавый пожилой капитан, его заместитель.
— Что там с зэками, «кум», отказников много?
— Немного, товарищ подполковник, всего двое, но они уже в БУРе. Здесь другое...
— Что ты мнёшься, как целка, говори.
— Понимаете в чем дело, товарищ подполковник, с этапом пришёл наш бывший коллега, майор Миронченко, если Крест о нём прознает — он его порвёт.
— Как он может на краю света об этом узнать? — нахмурился начальник тюрьмы.
— Мне удалось перехватить маляву в которой просили Креста оказать «тёплый» приём Мирону, — ответил «кум».
— М-да, задачка. Надо бы его в VIP-камеру посадить... Вот только, как у него с деньгами?
— Обещают прислать на днях...
— Вот, как пришлют так и переведём, а пока пусть попарится в общей. Понятно? — вынес решение начальник тюрьмы.
— Так точно,товарищ подполковник, понятно, — ответил задумчиво кум, прокручивая в уме комбинацию, как повыгоднее Кресту, с которым у него был общие дела, сдать бышего полицейского.
3
В камере погасили свет и сидельцы стали укладываться спать. Мирон, почистил зубы и не раздеваясь (в камере было холодно), лёг на свою шконку. Муки совести и не мучили бывшего полицейского, совесть у него давно атрофировалась и отмерла. Осталось только животное чувство выживания. И сейчас он ему подсказывал, что в этой тюрьме ему не рады, надо быть на стороже, и спать с открытыми глазами.
Но усталость взяла своё и Мирон не заметно для себя задремал. И хоть спал Мирон в полглаза, он так и не успел среагировать спросонья на то, как кто-то накинул на его голову одеяло. Несколько сильных ударов и он потерял сознание. Очнулся он от жуткой боли в анусе. В хате было тихо и темно. С Мироном особо не церемонились: пока он был без сознания, ему связали руки, вставили в рот вонючий кляп, потом перегнули через лавку и, придушив мокрым полотенцем, начали насиловали.
— Очнулся, мусорок? — сквозь звон в ушах долетел до него голос смотрящего. — Тебе, мусор, привет от Лешего. А теперь расслабься и постарайся получить удовольствие. Катай его, братва...
Мирона насиловали всей камерой целую ночь. Под утро ему поломали ноги, и вертухаи оттащили опущенного в тюремный лазарет, где он и свёл счеты со своей никчемной жизнью.
«Какое жестокое самоубийство», — увидев труп Мирона с воткнутой в глаз ложкой, — подумал тюремный
