ко мне. Выпьем с ней.
- Да что ты, не расстраивайся ты так! Он ещё приедет! – утешали её подруги.
Сусанна работала на первом этаже в реанимации. Павла сказала:
- Надо в окна заглянуть, а ну, девчата, она такая – армяночка, хорошенькая.
Наташка полезла, заглянула в окно, Машка – в другое. В Наташкином окне, прямо вот так высоко – на уровне подоконника – на каталке, что ли? – лежал паренёк лет 18-19, с очень красивым, но бледным лицом и густыми ресницами. Вся голова его перевязана бинтами, в виде шлема, только лицо и видно. Сам без сознания. На щеке у него красовалась крупная родинка. Он изменился за это время, что не виделись – с его 14-ти лет, и она его просто не узнала. Лишь эта родинка на его щеке каким-то смутным воспоминанием мягко толкнула Наташку в висок. Она тут же сказала:
- Павла, в этой палате нет твоей Сусанны. Наверное, не её дежурство.
Сусанна заметила под окнами своей реанимации движение и вышла на улицу. Было тепло, цвели какие-то цветы и деревья. Больничный сад с фонтаном напоминал маленький рай. Около крыльца топталась Павла и её подружки – Наташка и Машка.
- Панька!
- Санька!
Девушки давно не виделись, и очень обрадовались друг другу. Павла даже утёрла слезу, и вкратце рассказала, что проводила своего ухажёра на Урал, приедет ли он ещё? Вроде бы, женатик…
Павла спросила Сусанну:
- Ну, как у вас день сегодня прошёл?
- Нормально, знаешь! Так хорошо, никто не умирает. Все выздоравливают.
- А кто сейчас лежит?
- Бабушка одна, мужчина после операции, и парень молодой, в драке пробили голову. Это у него были проводы в армию. И его друг ударил больно.
- А чё ты думаешь, я тоже слышала – бутылкой!
- Ага! Нечё себе – друг, ударил больно! Аж до реанимации!
Они все стали хохотать, Павла вытерла выступившие слёзы и засобиралась. Все тоже хотели домой. Оттуда компания разбрелась в разные стороны, так как все жили поблизости, но в разных домах.
… Машка узнала новость, но Наташке сказала не сразу. С неделю, наверное, молчала и испытующе на неё смотрела. Знает или нет? Когда Наташа узнала, она снова подумала –какое, всё-таки, запоздалое узнавание… Мальчик в палате реанимации с красивой родинкой на щеке, действительно, был Андрюша. Его не удалось спасти. Как оказалось, через сутки после их визита он скончался. Машка сказала Наташе уже после того, как его похоронили. У той не было никакой реакции. Случай – ужасный, чудовищный: знакомый молодой человек погиб от руки своего подвыпившего друга. Но ей словно бы и не было жалко. Она копалась в себе, корила себя за отсутствие слёз по знакомому мальчику, всего 18 лет! Но их не было…
Вечером того дня она вспоминала детство, и почему-то вспомнила свои брючки цвета электрик – сине-зелёные «дудочки» из тонкой шерсти, которые так любила, и за которые была прозвана девчонками «мальчишница». В кармане этих брючек она вынесла тогда Андрюше фотографию Олечки. Во втором кармане были вкусные чёрные жареные семечки, которые он насыпал ей щедрой рукой. Но она при нём не могла их есть, при мальчике – плеваться? Как так?..
… Наташка и Андрюша. Они шли с ним по улице «на пионерском расстоянии» и смеялись. Она с чувством говорила:
- Даже не верится! Первое Мая! Уже – Первое Мая!
А он вторил ей:
- Первое Мая – курица хромая!
И хохотали, сначала мельком глянув друг на друга, но сдерживаясь. Затем – не скрываясь, в полный голос, словно не в силах больше хранить эту тайну: смеялись-то ни над чем! И Наташка отмечала только какой-то особенный звук своего смеха, когда шла с ним рядом. Что это с ней было такое. Тогда…
Точно. В тот день она отдала ему Олечкино фото. И больше он в её жизни никогда не появлялся. Если не считать те две мимолётные встречи – в декабре, перед Новым Годом, и в реанимации, пока он был ещё жив – свои последние часы…
Наташка шла на работу в новый офис через мороз, зиму и метель. Крутила в голове строчку: «Вот вам весёлый декабрь…». Надо добежать вовремя, чтобы быть в офисе до начала планёрки. Успеть там отогреться, прийти в себя и отдышаться. А потом написать на листочке в клеточку: «Я бы отдала всё на свете, чтобы этот мальчик, с родинкой на щеке, остался жив и здоров. Прости меня, Андрюша, как я тебя прощаю, светлая тебе память. Ничего. Знаешь, жизнь такая штука. Кто же из нас не ошибался?»
____________
Послесловие
Поздно-поздно вечером, после работы, ужина, уроков на завтра и подготовки одежды на утро. После поцелуев на ночь и пожеланий спокойного сна, перебиваемых шуточками: «Желаю увидеть козла и осла!» Это её сынок, Андрей-соловей, поёт любые услышанные строчки, а Сергей, его близнец, складывает ему всё новые стишки, и оба ещё и пляшут.
Но она не долго забавляется с ними. Она сегодня стремится побыть одна, достаёт свечу, берёт спички... Потребность такая… Свеча горит. Она чувствует на глазах подступающие слёзы. Неслышно обращается она к пустому стулу напротив:
- Я хочу, чтобы ты меня услышал, если ты хочешь, давай поговорим.
На стуле видится ей прозрачный силуэт мужской фигуры с широкими плечами. Голова перевязана бинтами в виде шлема. Глаз его не видно, но она знает, что это он, тот самый Андрей.
- Я не узнаю тебя, не помню лица. Сколько лет назад ты ушёл от нас?
- Около тридцати.
- Андрюша, целая жизнь! Тебе было бы сорок восемь лет!
- Спасибо, что ты обо мне вспомнила, Наташка! Я ведь тогда, после того случая – с тобой… Ты была для меня в тот день как ангел! – если бы не ты, я бы стал в тот день великим грешником. Преступником. А ты! Спасла меня от этого. Помешала сделать такое злое, чёрное дело. Бежала, такая, из школы, в этой светлой курточке!
«Как ангел!» - слышит она его слова. Он поднимает руку и гладит её по голове. Наташка вытирает слёзы обеими руками, сморкает нос:
- Андрюша, а ты – что же, ты… ? - Наташке хочется спросить, не умер ли он девственником, но язык не поворачивается. Она говорит: - Ты был святым, эта твоя любовь… Знаешь, Олечки ведь тоже нет, и давно. Ну, да, вы там всё знаете… Я всё думала, неужели ты не оставишь после того случая свою затею! Оставил. Как бы я хотела, чтобы ты всё-таки выжил! Я бы нашла тебя в интернете на сайте, на «Одноклассниках» - знаешь? А Бармалей пишет мне, мы с ним как-то нашлись … И жил бы ты с семьёй давно в Канаде, они же после тебя сразу туда переехали, твоя сестра с мамой …
- Я тоже переехал с ними! Пришёл в свою же семью, к своей старшей сестре, и воплотился снова. Стал её вторым ребёнком.
- Понимаю!.. Я люблю тебя. Не так, чтобы замуж, ну. Я просто, как человека тебя люблю. Вот.
- И я тебя. Спасибо, что вспомнила обо мне.
Слёзы перестают течь. Она читает молитву, просит упокоить душу раба Божия Андрея, и гасит свечу. В открытую форточку снова влетает её любимая песня: «… Бог, открывающий двери, и ангел, приносящий удачу!» - из открытого окна чьего-то автомобиля под окнами.
А что, так ведь бывает.
2010
PS: Реабилитация Бармалея
Проходит время, и однажды в декабре Бармалей читает сей рассказ и ответствует:
- Честно говоря, я даже не понял, про что рассказ.
Созвонились, благо, что со Скайпом и Германия стала ближе.
- Так это ж про тот самый случай, с изнасилованием. Из-за которого ты и попал за решётку. Прости за прямоту.
- А, так я, честно говоря, даже не участвовал. Меня вызвали как свидетеля, а я сказал, что тоже. Мне надо было попасть в тюрьму, - голос улыбающийся, ничего в нём нет злодейски-бармалейского.
- Как так?!
- Просто перед этим убили моего брата. Я спросил у матери, кто. Она сказала мне имя, и я пошёл в тюрьму, чтобы его убить.
- И убил?!
- Нет. Я его там не нашёл. Мать мне нарочно другое имя сказала. А я сам на суде не был, маленький был ещё, так что только с её слов...
- И сколько ты там... отсидел? Ни за что!
- Сколько дали, столько и отсидел. За попытку побега ещё добавили и - на строгий режим.
- Тяжко тебе пришлось там?
- На малолетке сначала тяжко было, а на взрослой зоне уже терпимо.
Зря Наташка боялась. Только теперь ей стало понятно, почему Бармалей, выйдя на свободу, так ясно улыбался повзрослевшим девчонкам во дворе.
Он им не сделал ничего плохого. Ни одной. Никогда.