НЯМ-НЯМ

либо же снарядили по близстоящей лысой горушке. Благо, что повалил нешуточный снег, заглушающий орудийные выхлопы и сводящий на нет вероятность появления в низкооблачном небе вражеской авиации...

На исходе четвертых иль пятых суток допущенный в командирскую палатку радист растерянно пролепетал:
– Товарищ майор, тут на нашей частоте какая-то херня.
– И что за херня? – напрягся Великанов.
– Бабушка забеременела.
– Поздравляю, Грабовский. Не от тебя ли случайно старушка подзалетела? – без какого-либо энтузиазма шутканул Великанов, а уже спустя минут десять-пятнадцать в кузова грузовиков по ребристым трапам поднимались люди с собаками и грузились взрывчатый боекомплект с продовольствием...
Еще чуть спустя в лагере под началом старшины Полтавченко остались лишь четверо из взвода охраны, танкисты, саперы, ветеринар Лукич и замаяный в стельку радикулитом поваренок Серега...

На заре после массированной артподготовки танки сунулись было по трем направлениям через скудно прикрытые советской обороной болотные топи, ан... Как только залповый встречный огонь гаубичной артиллерии начал через взламывание льда опускать бронекоробки в трясину, был дан отбой наступлению...
Перегруппировавшись, поддерживаемые артогнем немногочисленные танки поползли на восток меж болот по твердоземью, и тут же против них заработали с прямой наводки длинноствольные трехдюймовки... Оставив на поле боя три бездвижных подранка, панцири ретировались в лесной массив, а тем временем германская артиллерия уже планомерно и с завидной эффективностью массированно перепахивала землю под обозначившими себя советскими пушечными дивизионами... Еще благо, что вражеская авиация была прижата низкой облачностью к аэродромам...
На день следующий страсти напрочь затухли, а на соседнем участке фронта враг принялся настырно прорывать оборону. Посчитав, что давешняя попытка была отвлекающим маневром, командование распорядилось экстренно снимать часть уцелевшей артиллерии отсюда и перебрасывать туда...
Подсчитав потери, Великанов не на шутку раздосадовался: по ходу артналетов в траншеях погибло пятеро людей и четыре собаки, выбыли ранеными еще восемь человек, пару изувеченных псов пришлось дострелить...

Ночью вызвездило и приморозило, а на рассвете на подмогу вражеской артиллерии роем налетела клейменая крестами авиация, принявшаяся щедро осыпать позиции мелкими бомбами...
Один из германских пикирующих бомбометов, заложив дугу над тылами, отработал по кинологическому лагерю, в результате чего погибли старшина Полтавченко и радикулитный поваренок Серега, а недоучке-астроному Звездочету выбило с переломом переносицы оба глаза и перешибло руку...
Как только взрывы утихли, из лесного массива завыползала уймища разбавленных бронетранспортерами танков. «Это уже на полном серьезе. Не меньше чем сотня. Трындец. Не отбиться.» – сокрушенно пробормотал комполка, наблюдавший передний край через стереотрубу...
Артиллерия, повышибав с полтора десятка единиц, так и не застопорила атаку. И подрывы на минах не сыграли особой роли. Броневой вал накатывал неотвратимо... Расчеты же противотанковых ружей вели огонь исключительно по бронетранспортерам, исходя из того, что их крупнокалиберные пули для танковой лобовой брони были буквально как об стенку горох...
– Чего береже-ешь своего ко-обеля?!! Выпуска-а-ай!!! – меняя опорожненный диск на полный, заорал отсекающий пехоту от танков разъяренный пулеметчик.
– Не егози! Без сопливых скользко! – огрызнулся высунувшийся из-за бруствера аккурат по чапаевские усищи хмурый Степаныч – поводырь беснующегося тем временем у его ног на короткой привязи в приступе зверского аппетита Волчары, – Всему своего мастера и свое время!..
Когда уже практически подавляющему большинству обороняющихся стало ясно, что полк накануне конкретной амбы без дна и покрышки, пошел первый – обличьем смахивающий на сибирскую лайку Байкал.
– Байкал пошел! – восторженно воскликнул лейтенант Ионов, залегший на куче прелого сена на пригорке позади переднего края бок о бок с Великановым.
– Где?! – встрепенулся майор.
– Вон. Правее. По кромке кривого оврага.
– Вижу, – перенацелив свой бинокль, подтвердил видимость Великанов.
– Еще!.. Еще!.. Вон еще пошел!.. Вон-вон-вон..! – оптически рыская взором по полю боя, тараторил Ионов...
Байкал поднырнул под танк изо всех первым. Барбоса сбила с пути пулеметная очередь, но волей непредсказуемого случая на его еще конвульсирующего все-таки наехала броневая махина, с адским грохотом брызнув гусеничными траками будто праздничной мишурой. Без осечки сработал и мохнатый словно медведь Полкан. Кореец поднырнул под бронетранспортер, кой от взрыва аж подпрыгнул, рассыпая пехоту, и завалился набок. Очумевший от орудийного буханья Трезор промахнулся, но, обогнув танк, поднырнул под него с тыла. Енисей, Охламон, Монгол, Фугас и Большущий пали так и не выполнив возложенной на них людьми задачи, но гребень танковой волны все-таки был буквально не дольше чем за десятиминутку выведен из строя, не докатив считанных метров до передовых советскоармейских траншей.
– Чего своего не выпускаешь?!! – чуть ли не с кулаками напустился на Степаныча начисто расстрелявший боекомплект пулеметчик, – Жалко?!!
– Жалко у пчелки в жопке! – отмахнулся от назойливого и без того раздраженный поводырь. А Волчара, вдруг отвлекшись от предстоящей «кормежки», так на диво свирепо со зверским рычанием оскалился на пулеметчика, что тот аж оторопел вплоть до потери дара речи...
Слева и справа перед Степанычем где-то чуть ли не в двухстах метрах друг от друга дымились два танка, подрывать кои повторно (естественно же) не было никакого резона. И посему он медлил, мысленно нацеливаясь на подползавший в разрез с вышеупомянутыми бронекоробками тяжелый танк с длинноствольным орудием...
Где-то рядышком грохнул снарядный разрыв. Чуть ли не сбитый взрывной волной с ног Степаныч, от каски коего отрикошетил мелкий осколок, инстинктивно втянул голову в плечи...
И вот длинноствольный тяжеловес, повиляв влево-вправо, попер прямиком на Степаныча, кой, с прискорбием оглянувшись на распластавшегося на траншейном дне обезглавленного осколочным железом пулеметчика, с кряхтением подсадил экипированного взрывчаткой Волчару в загодя вырытый под его рост в брустверной ленте приямок.
Пес, энергично покрутив брызжущей слюной мордой влево-вправо, стремительно переключился на ближнего изо всех – на с урчанием и сверканием отполированных землей траков подползающего длинноствола.
«Ням-ням! Ням! Ням-ням..!» – заладил Степаныч, отчего изголодавшийся Волчара забесновался до такой степени, что казалось: вот-вот лопнет примотанный свободным концом к траншейной бревенчатой стене кожаный поводок...
Выдернув предохранительную чеку спускового маяка, вдруг повлажневший глазами Степаныч сноровисто отстегнул карабин поводка от ошейника и... И, орошая подернутые копотью морщинистые щеки горючими слезами, с рыданиями стал сползать спиной по стене на дно траншейное, вклинивая в грохот побоища до хрипоты прокуренным голосом надрывно-надтреснутый вопль: «Ца-а-арстви-ие-е-е! Ца-а-арствие-е тебе-е небе-есное-е-е-е-е!!!»...
– Волча-ара срабо-отал! – не отрывая глаз от бинокля, ликующе воскликнул Ионов, – Записывайте, Андрей Николаевич, на Волчару тяжелого!..