Отсрочка

Двадцать  первого  августа  девяносто  первого  года  прошлого
века   в  нашей  стране,  с  треском,  провалилась   попытка  государственного
переворота.   В  тот  же  день,  в  своей  квартире,  с высоким  потолком,  
повесилась  баба  Маня,  пожилая  женщина,  возраста  которой  никто
не  знал.   Дом  был  старый,   построенный      за  пол  года   до  смерти
Отца  народов.   Жила  в  нем  баба  Маня  долго.  Тихо.  Скромно.
Но  соседи  не  любили  ее,  особенно,  женщины.   Говорили,  что  за  версту
мужиком  несет.   Столь  часто  и  громко,  что  вызвали  интерес  компетентных
органов.  
         Те  связались  с  медициной,  и  под  видом  очередной  поголовной
профилактики, провели  гендерное  тестирование.   Результат  разочаровал.
Классическая  женщина.      Любви  окружающих  не  прибавилось,   но  сплетни
стихли.
         Квартиру  здесь  баба  Маня  получила  в  пятьдесят  четвертом,  как
вернулась  из  госпиталя  после  инсульта.    Сильного,  разбившего   на  год,
без  надежды  выздороветь.   Но,  как  ни  странно,  поправилась,  только
слегка  хромала,  и  левая  рука  судорожно  дергалась.   Главное -  полная  
потеря  памяти. А  навыки  для  жизни  сохранились.   Все  заново.  
В  одиночестве.  Людей  сторонилась.   Любила  часами  на  балконе  сидеть,
радио  слушать  да  телевизор  смотреть.  Деньги  были.  Пенсия  хорошая,
как  пострадавшей  от  репрессий  и  потерявшей  из-за  этого  здоровье.
Много  ли  одной  надо?
      Только  память  потерянная  многое  скрывала.
      Была  когда-то  баба  Маня  дядей  Ваней.   Сотрудником,  тех  самых,
компетентных  органов.   В  тех  самых,  тридцатых  годах.   На  хорошем
счету.  Показания  из  подследственных  выбивал  качественно.  Впрочем,
достаточно  было  уже  готовые листы  допроса  подписать.   Цена  такой
подписи  была  пуля  или  очень  большой  срок.  Все  подписывали.
    Метод  у  дяди  Вани был   убойный.   Сперва,  наливал  из  графина
стакан  воды  и  предлагал  посетителю.  Когда  тот  брал,  никто  не  отказывался,
резко  бил  графином  по  голове.   Затем,  на  упавшего  и  оглушенного,
мочился.   После  такого  унижения,  напрочь   уничтожавшего  достоинство,
никого  не  интересовала  дальнейшая  жизнь,  и  роковая  подпись  появлялась
неминуемо.
   Но,  однажды,   случилось  непредвиденное.   Бывший  секретарь  райкома
партии,  с   боевым  опытом   гражданской  войны,   корчившийся  от  боли  на  
полу,  освежаемый  мочой,  внезапно  вскочил  на  колени  и  со  всей  силы
ударил  мучителя   кулаком  между  ног.
   От  дикой  боли  дядя  Ваня   согнулся  и  упал.    Обидчика  забили  насмерть,
немедля.    Пострадавший  оказался  на  хирургическом  столе.   За  жизнь  
ценного  сотрудника  бились  отчаянно.    Спасти  мужское  достоинство  не
удалось.   Но  состоялась  первая  в  стране  операция  по  смене  пола.
Год  накачивали  гормонами  и  восстанавливали  здоровье.
  Не  стало  дяди  Вани.  Появилась  Тетя  Маня.   Занималась  она  исполнением
приговоров.  Смертных.    Работала  качественно,  с  усердием.  Могла  три
дня  без  сна и  отдыха.  Начавшаяся  война  только  прибавила  работы.
Окончание   вышло  незаметным.  Очередной  раз  сработала  и  узнала.
  С  Великой  Победой   работы  стало  меньше,  но  ненадолго.  Враги  
находились  везде.   Пока  не  попался  врач.   Перед  дорогой  в  подвал
внезапно  обернулся  и  так  глянул,  словно,  наизнанку  вывернул.  Той  
же  ночью   инсульт  случился.   Тьма  накрыла.
   Беда  оказалась  спасением.   За  год  беспросветной  черноты  умер  Великий
Кормчий,   все  начальство  расстреляли,  исполнителей  приговоров – подавно.
Ее  потеряли  в  суете  перемен.   Когда  пришла  в  себя,   решили,  что  
пострадала     от   культа    до   потери  здоровья.  Назначили  пенсию.
Долечили,  как  могли.    Жила   без  памяти   каждым  новым  днем.
С  верой   в  наступление  следующего.
  Восемнадцатого  августа  девяносто  первого,  сидя  на  лаке  у  подъезда,
достала  всех  жильцов  злобными  пророчествами  о  новой  жизни,   новом
порядке.
 Три  дня  не  было  от  бабы  Мани  спасения.    Двадцать  первого,  внезапно,
прервав  речь  на  полуслове,   ушла  к  себе.   Там  сноровисто  подвинула  
стол  напротив  скромного  абажура,  поставила  пару  табуреток,  достала
из  кладовки  веревку,  ловко  вскарабкалась,  удивившись  тому,  что  прошла
дрожь  в  руке и хромота.     Приладила   конец  веревки  на   потолочный
крюк,  затянула  петлю  на  шее  и  оттолкнула  табурет.  
    Навалилась  привычная  тьма.  
    Память  вернулась.