НОВАЯ МОРФИДА

        Дорогой читатель! Вы не знаете, почему обращение «дорогой читатель» предпочтительнее выражения «бедный читатель»? Противное выражение тоже имеет смысл. Он заключается в том, что писатель заранее просит извинение у читателя за то, что начинает жаловаться ему на «такую-сякую жизнь», заставляя его сострадать себе, лукаво подставляя в качестве объекта жалости не себя, но свое второе Я – Я героя писания.
        И все же обращение «дорогой читатель» приятнее читателю, ведь его называют «дорогим», а не «дешевым». И то хорошо, приятно.
        Так вот, дорогой читатель, нижеприведенный текст научной переписки я нашел в блокноте, оставленном в каюте для путешествующих джентльменов на бригантине «Отважный». Блокнот был испещрен  черновыми набросками писем одного джентльмена, адресованных ученой леди в качестве дамы его ума в ее сердце. Содержание нескольких писем так взволновало мое беспокойное сердце, что я счел возможным опубликовать их в печати. Оставляю вас, дорогой читатель, наедине с ними, чтобы вы составили свое собственное мнение о предмете описания.




        Пишу тебе с борта бригантины «Отважный», которая подплывает к Канарам, где мы заправимся пресной водой и свежими продуктами, чтобы плыть без остановок до самых Бермуд. Я уже привык к морской качке и не болею только потому, что долгие годы лишений приучили меня к бытовым неудобствам и жизненным испытаниям. Мое морское одиночество вдали от тебя, любовь моя, скрашивают воспоминания о счастливых днях и прекрасных ночах, проведенных вместе с тобой, нежная Амалия.
        Знаешь, в дороге я познакомился с умнейшим судовым хирургом - мистером Генри Смитом. Это очень начитанный и ученый человек. У него в каюте находится небольшая библиотечка, из которой я беру для чтения интересные книги. На борту мне нечего делать, если не считать за труд общение за бутылкой доброго вина в кают-компании с капитаном,  офицерами команды и немногими пассажирами судна.  Вот я и взялся за пополнение своих знаний из книг доктора. Медицинский справочник мне наскучил, а вот труды философов пока тревожат мой ум любопытными идеями. Мистер Смит большой оригинал. У него есть несколько книг о неведомых мирах известных тебе авторов: несчастного патера Мора, проворовавшегося барона Веруламского, носатого шевалье де Бержерака и чудаковатого мистера Свифта. Мы о них говорили с тобой, если ты помнишь, год назад у твоей тетушки за чаем. И все же, может быть, ты забыла их, что ж я напомню. Возьми «Утопию» сэра Мора или «Новую Атлантиду» лорда Бэкона. В них идет речь об острове, на территории которого образовано совершенное государство. Так у Бэкона оно следует в своих делах указаниям мудрейших из «дома Соломона» как академии или школы ученых. Ученая школа есть не то же самое, что начальная и средняя школа, и даже высшая школа. Она не столько учит, сколько направляет изучение природы для управления оной через подчинение ее законам.
        У Бержерака идеальные государства располагаются уже не на Земле, а на небе, на иных небесных телах: как на Луне, так и на Солнце. Причем их идеальность подается уже в ироничном духе.
        Свифт возвращает идеальные государства на Землю. Он приземляет их, снижая подачу их идеальности вплоть до комизма. Он даже высмеивает царящие там порядки. Так, например, ученые жители Лапуту.
        Другими словами, представления об идеальной жизни, вначале возвышенные, впоследствии заземляются и подаются в ироническом или сатирическом виде. Я нахожу в этом своеобразную логику превращений: восхождения и снисхождения от начала через середину до конца, то есть, в три этапа попарно сопряженную. Первая пара дает первую ревизию наличной привычной реальности, предпринятую посредством уклонения от догмы традиции (привычки) и дополненную, обновленную ересью. Когда человек несет чушь, ересь, то он невольно чувствует, что умаляет свою способность познавать, он демонстрирует кеносис (самоумаление), и вот тогда подпадает под влияние демона, делает то, на что толкает даймонион, становится сопричастным тому, на что ведется. Это вторая ревизия. В результате он вынужден заняться не усредненным ограничением, как это было на среднем этапе в кеносисе, а личным ограничением, то есть, так называемым «аскесисом», чтобы больше не вестись на демонический голос как жало в плоть. Аскезе соответствует то, что восстанавливает внутреннее равновесие души как возвращение на круги своя или возвращение заблудившегося на путь добродетельного спасения, что по-гречески именуется «апофрадесом» как следованием идола или тени умершего в мир духов.
        Из вышеизложенного видно, что вторая и третья пары соответствий похожи тем, что с одной стороны мы имеем дело с ограничением себя кем-то другим либо приходящим во втором случае, либо уходящим в третьем случае. Первая же пара предполагает критическое отношение к сомнительной привычке, которая вынуждена уступить свое место чему-то более уместному, что восполнит недостаток уверенности.
        Приведенная схема может объяснить мою неспособность быть полноценным ритуальным существом. Я уклоняюсь от исполнения привычных занятий, если не вижу смысла в их проведении. Так, например, я не знаю, чем занять себя в праздники, так как всю жизнь работаю, не покладая рук. Я не могу не придумывать для себя все новые и новые виды интересных работ. В результате я истощаю себя до тех пор, пока не появляется второе дыхание и мне на помощь приходит некто, мое второе Я. Но когда я ставлю себя на место, ограничивая мой эгоизм, оно, мое второе Я, уходит на свое место, скрывается, оставляя для меня место – место для новых актуализаций, новых воплощений в проектах. Но прежде, перед новым занятием я не могу не разрешить себе не заниматься ничем, чтобы отдохнуть, но ни в коем случае не развлекаться, не устраивать себе праздник. Невозможно одновременно уметь работать и уметь развлекаться. Либо то, либо другое, но никак не вместе. Для меня важно уметь работать, а не развлекаться.  В развлечениях я сам не свой потому, что не владею собой, как в работе, ибо она есть работа над собой. В развлечениях человек остается наедине со своими желаниями, которые не оставляют от него ничего живого.
        Пойми меня, моя Амалия. Ты и есть моя душа. Разговор с тобой является для меня не развлечением, но тем, чем я живу вдали от тебя. Береги себя и помни обо мне. До свидания, мой ангел.






        Уже вторую ночь я провожу в работе души, когда вижу сны. Поэтому для меня сон не развлечение, отвлечение внимания от телесной усталости, а самая, что ни на есть, работа.  Мне даже кажется, что сон есть и форма иной жизни, и форма познания ее самой. Второй ночью мне снилось, что я поднялся прямо по лучу света на небо, в котором парила над землей выше самых высоких гор полусфера в виде чаши диаметром примерно в сто миль.
      Лучи света привел меня к небесной академии, у портала которой меня встречали причудливые существа. Они были двух видов: одни из них походили на пушки с жерлами на колесах, другие катались ядрами по поверхности сферы и вроде предназначались для стрельбы из пушки. Ствол пушки сидел на станке или лафете на колесном ходу. Колеса были цельные, шарообразные. Пушки были живыми существами. Они дышали жерлом и выдыхали затвором. Живыми были и пушечные ядра. У них, как и пушек, были отверстия для дыхания и, как потом я понял, для питания, а также поперек одного входного отверстия стояла подвижная часть, которая цеплялась за ствол пушки, чтобы вкатиться в ее жерло, опускавшееся для этого до пола.
        Они общались друг с другом и со мной про себя, как если бы на языке интуиции. Как только я подумал о том, кто такие незнакомцы, так они заговорили по очереди со мной в моей голове на нашем языке.
        - Мы рады приветствовать вас, сэр Тобайас Смит, у нас в Артиллерии на городской площади перед академией наук. Зовите нас просто «Ай» и «Йа». Ай – это те, кого вы представляете в виде артиллерийских орудий, а Йа – ядра, которыми они, как вы полагаете, заряжаются и стреляют. Это не совсем так. Ядра и пушки отличаются друг от друга порядковыми номерами в паре, например, 01 и 10, 02 и 20,  и так далее.
        - Так вы, Ай и Йа, живете на небе? 
        - Нет, мы живем не у вас на небе, а на своей звезде. Мы прилетели к вам для того, чтобы установить с вами контакт.
        - А как вы научились нашему языку? – спросил я, будучи не в силах больше молчать.
        -  Мы не понимаем, что вы сказали, потому что понимаем вас, когда вы думаете, а не говорите.
        Тогда я подумал о том, как они могут общаться не словами, а мыслями.
        - Нет ничего проще, - ответили они хором у меня в голове, пояснив, - мы обмениваемся с вами мыслями во сне. Наш мир находится очень далеко от вашей Земли, и поэтому только во сне можно преодолеть с немыслимой скоростью чудовищное расстояние, разделяющее нас.
        - Вы не похожи друг на друга, - подумал я про себя.
        Ну, да, - ответило самое большое из ядер, представившись, - зовите меня Йа 01. По-вашему, я королева. Вот это мой король, - показала она, подкатившись к самой большой пушке. – Ай 10.
        - Очень приятно.
        - И нам приятно, - коротко ответил у меня в голове Ай 10.
        - Интересно подумать, вы так же, как и я, думаете, что я говорю у вас в голове?
        - Нет, не совсем так. Вы у нас не говорите, а думаете, как бы это поточнее сказать… вот так, наверное, лучше, - не в голове, а у меня в ядре, и у моего короля в том, что вы подумали про колеса.
        - У вас в колесах находятся мозги? – мысленно спросил я, обратившись к Ай 10.
        - Можно и так подумать. Но вернее будет подумать, что я думаю не мозгами, а семенами.
        - Семенами смысла?
        - Совершенно верно, если смысл – это то, что можно подумать и понять.
        - Ну, да.
        - Интересно узнать, что у вас творится в том, что вы думаете головой? – подумала Йа 01.
        - Думаете головой? – переспросил, точнее, передумал я.
        - Конечно, по-вашему, что вы зовете «мозгами». Вы ими обмениваетесь с другими землянами?
        - Нет, что вы. У нас в голове находятся не мысли, а мозги, то есть, вещество, с помощью которого мы думаем мысли.
        - Вещество мысленно?
        - Нет, оно материально. И мысли тоже, как говорят наши, английские, философы. Но я склоняюсь к мысли француза Декарта, что мысли не материальны, а духовны.
        - Так у вас не все одинаково думают? Интересно. Мы же думаем, как правило, не совсем одинаково, но больше похоже, чем не похоже. Относительно того, чем мы думаем, что мы думаем и о чем мы думаем, мы не столь категоричны, как вы, и не склонны противопоставлять их друг другу. Мы думаем семенами и полагаем, что как мы думаем, не отличается от того, что мы думаем, - пояснила мне «ядреная королева».
        - Правильно ли я вас понял, что вы не противопоставляете объективное отношение к тому, что существует независимо от мысли, от мышления, тому, что вы субъективно относитесь к этому в мысли?
        - Вы сложно думаете. Нельзя ли думать проще, чтобы мы поняли вас? Так, что вы подумали? Попробую