секунду почувствовала острое отвращение, но тут же душу ее заполнила жалость, горячая, нежная жалость.
- Я сама с ним поговорю, твердо сказала она и не попрощавшись пошла к выходу из сквера.
Сергей стоял не двигаясь. Не думая, не чувствуя.
Аня шла к Виктору не зная, что она ему скажет, что сделает. Решительно подошла к его комнате, резко распахнула дверь. Виктор, одетый, спал на койке. Больше в комнате никого не было.
- Витя, - громко позвала она.
Виктор потянулся, открыл глаза, вскочил.
- Ты?! Ты чего?..
Аня повернулась к двери, повернула барабанчик английского замка. Замок был сломанный, с секретом. Чтобы задвижка пошла, барабанчик нужно было при повороте тянуть на себя. Аня этого, конечно, не знала. Замок щелкнул два раза, создавая иллюзию срабатывания.
Аня сняла пальто, бросила на пол, стянула сапожки. Подошла к кровати Виктора. Села. Начала снимать через голову свитер, запуталась в прикрепленной шпильками вязаной шапочке. Резко сорвала ее, швырнула в угол. Туда же полетели блузка, юбка, комбинация, лифчик...
Виктор моргал глазами ничего не понимая.
- Ты чего? – испуганно спросил он.
- Я того, - зло сказала Аня, стягивая рейтузы вместе с колготками. - Ты хотел меня? На! На! Твоя! Делай, что хочешь, сволочь, только не трогай его! Не трогай!
Аня стянула трусики. Стыда не было. Все чувства подавляли злоба и жалость.
Она уселась на кровать, не пытаясь прикрыть наготу, отрывисто приказала:
- Раздевайся!
- Ты что, дура?!! Ты что творишь?! Я жениться на тебе хочу! Ты это брось!
- Раздевайся,- упрямо повторила Аня. - Сопротивляться не буду. Сама пришла. Но после этого ты оставишь Сережу в покое. Что ты ему сделал? Что наговорил?
- В глаза его не видел!
- Врешь. Он сам рассказал мне.
- Сам рассказал? - растягивая слова пробормотал Виктор. - Он говорил, что я угрожал ему?
- Да!
- Сам сказал, значит... Да оденься ты, наконец-то!
Аня сидела не шевелясь.
- Значит он просил тебя... Значит говорил, что я угрожал... Заступиться, значит, просил...
Аня не слушала этих страшных слов, старалась не слушать. Она чувствовала, что еще секунда, и она возненавидит своего Сережу. Ей вдруг стало стыдно за свою наготу. Но наперекор стыду, наперекор самой себе, она развязно спросила:
- Больно будет? Я ведь девочка.
- Дура!!! - страшно закричал Виктор. – Дура! Оденься! Дура!
Он со всей дури хватил кулаком по зеркалу на стене, по первому, что попалось под руку. Зазвенело стекло, брызнула кровь.
В коридоре послышались торопливые шаги. На крики и звон разбитого стекла спешила комендантша общежития.
- Это где? Это где?! - послышалось за дверью.
И не успел Виктор сообразить, что замок не защелкнулся, как в комнату ворвалась комендантша.
- Чего балуешь? Опять нажрался? Опять...
Она увидела на постели голую Аню.
- Это что же такое...
Виктор опомнился, сгреб комендантшу в охапку, вышвырнул за порог, захлопнул дверь, судорожно закрутил барабанчик. В дверь ломились, замок никак не закрывался.
- Одевайся, - тихо и потеряно попросил он, удерживая дверь.
Дверь открывалась наружу, Виктор со всей силы тянул за ручку, удерживая дверь, но вдруг ручка вылетела вместе с шурупами из полугнилой древесины. Виктор грохнулся на спину. В комнату влетело множество людей. Поднялся шум...
На следующий день Сережа подошел к Кириллу Петровичу.
- А, Сергей, здравствуй, здравствуй.
- Кирилл Петрович, - негромко спросил Сережа, - она с вами говорила?
- Кто?
- Аня.
- Какая Аня?
- Ну Аня, ваша лаборантка. Она должна была с вами поговорить.
- О чем, черт возьми? Да и вообще, она уже не моя лаборантка. Уволена, уволена с сегодняшнего дня.
- Зачем вы так? Зачем?
- Ну здравствуйте! А что, за такие фортеля по головке гладить?
- Вы ей мстите!
- Я?! За что? Ерунда какая-то. Постой, постой... То-то мне Нина говорила о какой то лаборанточке, с которой у тебя была, так сказать, любовь. Это она что ли?
Сергей кивнул.
- О, господи! - рассмеялся Кирилл Петрович. - Я ей мщу! О, господи, надо же такое придумать! Да знаешь ли ты с кем связался? Ну, послушай...
Сергей твердо сказал вахтерше в общежитии:
- Мне надо. На пять минут, буквально. Документов у меня нет, вот, возьмите в залог "дипломат". Это импортная вещь и стоит восемьдесят рублей, не брошу же я его.
Он говорил твердо, решительно, и откуда, что взялось...
- Ладно, иди, - смилостивилась вахтерша.
Сергей знал номер аниной комнаты и без лишних расспросов нашел ее.
Аня, сидя на полу укладывала в чемоданчик немногочисленные свои пожитки. Из общежития ее тоже выселили. Позволили переночевать одну ночь и с глаз долой.
Она оглянулась на скрип двери.
- Сережа, - виновато улыбнулась. - Вот, выселили...
- Это правда? - подражая ледяному отцовскому тону спросил Сергей.
- Ой, не могу! - захохотала Ольга, которую Сергей сразу и не заметил. - Еще один женишок! Так вчера надо было, вчера! Ой, не могу! Одеть ее не могли! Не хотела! Так голышом по коридору и топала! Как ненормальная! Ой, не могу!
Сергей вплотную подошел к Ане. Она встала с пола.
- Сережа, он хотел тебя убить... Он обещал, он, правда, мог... Я же ради тебя...
Сергей понял, что все тягучие проблемы, связанные с этой колхозницей, отпадают сами собой. Он взглянул на совершенно несчастную Аню, и с чувством гадостливой радости влепил ей пощечину. Резко повернулся и вышел. Аня молча стояла.
Ольга, хихикнув, соскочила с кровати и побежала к подружкам - рассказывать.
Тогда Аня тщательно заперла дверь, попробовала. Села к столу, взяла листок, ручку, написала несколько слов. Прочла, скомкала, сунула в карман юбки. Подумав минуту взяла нож, отрезала длинный электрошнур от холодильника. Поставила на стол табуретку и накрепко привязала провод к проходившей под потолком трубе. Задумалась на секунду, сделала петлю. Встала на табуретку, накинула петлю на шею. Примерилась, не достанут ли ноги до стола. Нет, все в порядке
Последний раз тоскливо оглядела комнату. Задержала взгляд на аккуратно заправленной койке, застеленной свежим, уже не ее бельем; на тощем своем чемоданчике; долго глядела на подаренные Сережей сапожки. Вздохнула. Неумело перекрестилась. Тихо, но внятно сказала слышанное когда-то от бабушки: "Господи, прости мя, грешную", и легко оттолкнула табуретку.
Дикая боль пронзила шею, из горла вырвался клекот, глаза полезли из орбит. Она забилась в петле, пытаясь руками схватиться за провод, достать ногами до стола. Было очень больно. Мозг начал застилать багровый туман. Она силилась что-то понять, что-то подумать, что-то очень важное. Подумала: «Мама, прости!»
Потом она перестала чувствовать.
Ольга, ревя белугой, ломилась в запертую дверь, кричала:
- Анька! Открой! Открой, дуреха! Открой! Анька! Анька! Анечка, ну, не дури! Анечка, милая, Анечка, Открой! Анечка!
Когда подбежавшие парни высадили дверь, и увидели обезображенный, с высунутым языком, выкаченными глазами, с синим, ужасным лицом труп, всем стало не по себе. А Ольга медленно, осторожно подошла к ней, обхватила тоненькие Анины ножки и глядя на непохожее уже лицо ее, прошептала:
- Эх, Анька… Эх, дурочка, моя ты колхозная. Эх, Анечка, Анечка, чистая ты душа… Эх, Анечка… Как же я тебя проглядела-то…
Потом отошла, безнадежно махнула рукой, и вдруг, упав на пол, завыла, заголосила, как только русские бабы могут голосить по покойнику.
В тот день Сергей и Вера, под счастливыми взглядами родителей, подали заявление в ЗАГС.
Полтора месяца спустя Ольга прогуливалась взад-вперед возле Дворца Бракосочетания. Из парадных дверей, вот-вот должны были выйти молодожены – Сергей и Вера.
Сзади к Ольге подошел Виктор. Небритый, помятый, с похмелья. Молча выхватил у Ольги сумку, пошарил в ней, достал обрезок толстой арматуры.
- Дура, - сказал без выражения.
Зашвырнул заточенную арматурину в кусты.
- Пойдем отсюда.
- Нет, Витя. Я так просто не уйду.
- Уйдем. Не марайся.
Он схватил ее за руку, потащил. Ольга упиралась. В этот момент из широких дверей, рука об руку, выплыли молодожены. Лица их сияли.
- Пусти, - прошипела Ольга.
В силе она мало уступала Виктору. Вывернулась, оттолкнула его, пошарила вокруг глазами, увидела обломок кирпича. Схватила. Виктор не успел, или не захотел удержать ее руку. Сейчас, глядя на счастливого жениха, он пожалел о выброшенном стальном пруте.
Ольга замахнулась и швырнула камень в заднее стекло отъезжающей машины, целясь в голову невесте в белоснежном свадебном наряде, сидящей в черной «Волге» с кольцами на капоте…
На скомканной бумажке, что нашли в кармане юбки у Ани, преувеличено твердым, каллиграфическим почерком было написано: «Милый! Забери меня отсюда! Мне здесь плохо, меня здесь все обижают. Милый, я тебя умоляю!»
Обращения не было. К Смерти, разве что обращалась Аня. Кого еще она могла назвать милым, в ту минуту?
