Я мама замечательного сына. Ему сорок в следующем году. Понимаю, что все дети самые лучшие для своих мам, но поверьте, что я ничуть не преувеличиваю достоинства моего сына. Он директор небольшой организации. Успел построить дом и посадить дерево, а именно продать нашу хрущевку и отстроить дом в два с половиной этажа с гаражом. В гараж поставил машину, а вокруг дома посадил деревья, оставив мне место для клумб. Он же знает, как я люблю возиться с цветами. И пусть это звучит смешно, но да, он живет с мамой. Но надо же понимать, что это мама живет с сыном. Жалея мои больные ноги, он ставил дом так, что для меня получилась просторная комната на первом этаже, выходящая окнами на юг и глядящими в сад, а он расположился на втором этаже. Часто наблюдала в приоткрытую дверь, как на второй этаж вечером поднимались стройные длинные ножки и слышала, как хихикал молодой женский голос. Ножки и голос утром молча спускались и уезжали на такси. Обычно второй раз я их не видела и не слышала. Глядя на это всё я понимала, что сын ещё не нагулялся, что он ищет и обязательно найдет ту, которая станет его второй половинкой, кто оценит его достоинства: высокий, статный, спортивный, с высшим образованием и добрым сердцем. Но никогда не думала, что именно его доброе сердце причинит мне столько забот и боли.
Всё началось незаметно. Вернее, я заметила это поздно и случайно. В выходные он стал чаще пропадать со словами:
-Мам, сегодня не жди. Я буду к вечеру воскресенья! - И уезжал в неизвестном направлении.
Потом в его телефоне появился выделенный рингтон на определенный номер. Даже на мой номер он не ставил отдельный звонок! Но я это уже потом поняла. Обидно осознавать, что маму он не выделял, а тут... Ещё перестали приезжать молодые ножки. И сам он как-то стал молчалив и скрытен, при этом блаженно улыбчив. Я всё относила на хорошую погоду, мой вкусный завтрак и его уверенность в себе. Но я ошиблась. Страшно ошиблась! Не я и не погода были так приятны ему на этой Земле, а Туся. Туся! Господи, это ж надо было так называться? Как исковерканная пьяная ночная вечеринка, как потасканная на тусовке девка! Мне сын сказал, что это он её так называет и больше никто. Но она же отзывается на это непонятное «Туся»!
Но всё по порядку. За изменениями в поведении сына последовали странные разговоры, которым я не придавала значения. Он пространно спрашивал о детях, о внуках, о том, можно ли любить тех, кого любят твои любимые люди? Я смеялась и отмахивалась от этих странных разговоров, но в тайне надеялась, что однажды он приведет красивую, скромную девушку, с потупленными глазами и зардевшимися щеками. Я даже была готова, чтоб она была слегка беременна от моего сына. Даже пусть у неё будут родители не столь состоятельные, как мы. Ничего, приму и такую. Она больше будет ценить семью, в которую войдет невесткой, женой и мамой. Я пребывала в сладком мечтательном настроении после этих диалогов с моим сыном и всегда говорила, что с радостью приму его выбор. Что с женой жить будет он, а не я. Что с лица воды не пить, был бы человек хороший. И ещё тысяча и одна всем известная глупость, которую говорят не зная всех нюансов дела!
Однажды вечером в пятницу сын предложил мне съездить за город, прогуляться на одну из благоустроенных баз отдыха, коими полон наш лесной пригород.
- Воздух там, - сказал сын мне, - кристально чист. Тишина. Покой. Я шашлыки нам пожарю. Посидим на вечерней зорьке. А утром вернемся в город.
Как можно было отказаться от такого приглашения? Да ещё от любимого сына? Никак! И я согласилась!
Началось всё ещё с утра субботы. Сын занялся будущей поездкой. Куда-то звонил по сто раз, кого-то уговаривал тихим голосом, потом принимал массу ответных звонков. Вот тогда-то я и услышала другую мелодию на звонке. Удивилась, но не более. Потом он поехал куда-то, часа полтора не было его. Вернулся злой. Опять звонок. Опять шёпот. Повеселел вроде. Я в полглаза наблюдаю, но пока не осознаю, что происходит. Во второй половине дня в он привез мясо и пару бутылок моего любимого вина. Ох, как же он вкусно всегда маринует мясо! Всё всегда в меру: и специй, и лука, и соли... Но я отвлеклась! И так, ближе к четырем вечера он уложил в машину всё, что мы планировали взять на отдых, усадил меня в машину и мы поехали.
Путь наш начался с того, что сын повернул в центр города, а не к окраине. И тут первый раз ёкнуло моё сердце в предчувствии. Немного плутая в старых трущобах, остановились перед полу-гнилой хибаркой, сквозь обвалившуюся штукатурку которой выглядывал саман, и тут моё сердце ёкнуло второй раз. Сын набрал номер, и мне было слышно, что через некоторое время гудки были оборваны чьим-то коротким и нервным:
- Идём! - явно женским голосом.
Моё сердце ёкнуло третий раз, но я хранила молчание и старалась делать вид, что пока ничего не понимаю. Он пытался поймать мой взгляд в зеркало заднего обзора, но я отвела глаза и «внимательно» разглядывала противоположную сторону улицы.
Из-за угла лачуги вышла жердь в летнем платье, с хвостиком на макушке и огромной пляжной сумкой на плече.
- Мама, её зовут Туся! - тихо сказал мне сын, пока Жердь двигалась по направлению к нашей машине. - То есть Наташа. Пожалуйста, мама...
Договорить он не успел, так как Жердь открыла дверь и села рядом с сыном. Он потянулся поцеловать её, но она слегка покачала головой и он откинулся на сидении. Жердь повернулась ко мне назад и протянула руку:
-Здравствуйте, я Наташа! - глядя мне бесстыдно в глаза, сказала она бодро и весело, улыбаясь и показывая кривые зубы. Ну не совсем кривые, но не самые ровные.
-Очень рада! - отозвалась я, невольно потянув букву «О», и пожала руку в ответ. Рука её была сухая и теплая, даже можно сказать приятная. Можно бы сказать, если бы не видеть и не предчувствовать всего остального.
-Поехали? - спросила я сына.
-Сейчас, минутку! - ответила вместо сына Туся.
Я опять сдержалась. Кто её спрашивал? Я к ней обращалась? Но ситуация пока не совсем ясная и я молчу. Вдруг совершенно неожиданно дверь рядом со мной открылась и на сидение ввалился какой-то тощий субъект, одетый во всё чёрное и явно пахнущий мужским дорогим одеколоном, аромат которого никак не вязался с огромными кроссовками и рваными джинсами.
-Это Максим! - предвосхищая мой крик ужаса, сказал сын, завел машину и мы поехали. Субъект был молчалив, насуплен и всю дорогу смотрел в окно, отвернувшись от меня. Но мне и не надо было его внимание. Плевать кто это и что ему надо от нас. От меня и сына. Только одно я понимала отчетливо, что мой сын влип по уши в какую-то страшную беду и что вызволять его надо и спасать. По дороге Туся коротко переговаривалась с моим сыном, тихо, невнятно. Мне было не слышно ни слова, только звук её голоса. Но он отлично её слышал и отвечал так же тихо. Эта загадочность и скрытность выводила меня. Так и хотелось крикнуть:
-Что ты там шепчешь ему, Растутуся! Не жмись, говори четко и громко!
Уже отчетливо стала понятна цель это развеселенькой поездочки на отдых. Я злилась на эту Тусю, обижалась на сына и откровенно ненавидела Максима. «Но мы же цивилизованные люди и надо уметь улаживать конфликты мирно и спокойно!» - как мантру твердила я себе, всё более распаляясь. Доехав до места и выйдя из машины, я немного отвлеклась и успокоилась, приняв решение понаблюдать всё до конца и уже тогда делать какие-то выводы.
Расположившись на мягком шезлонге в тенёчке так, чтоб в поле зрения был мой сын и вся эта шушара, наблюдала. Сын разводил огонь в мангале, Максим бегал от машины к столу и к мангалу по разным поручениям, Туся накрывала на стол иногда поглядывая на меня. Я же разглядывала её откровенно и не прячась. Худощавость тела Туси могла бы соперничать с худобой людей, переживших концлагерь, но грациозность и плавность движений были очень женственными. Длинные конечности её были бы изящны и утончены в других обстоятельствах, сейчас я не могла оценить их красоту. Большие темные глаза, отсутствие косметики и длинные волосы собранные в небрежный пучок выдавали в ней человека совершенно уверенного в себе, в своей красоте, в своих силах. Та ловкость, с которой она готовила стол, выставляла приборы и еду, как она организовывала мужчин и всё мероприятие, говорило о собранности и целеустремленности, умении быстро принимать решения. То, что смех не смолкал в их стороне и порой вызывал у меня улыбку, говорил о чувстве юмора, легкости характера и душевной теплоте. То, что она не лезла ко мне со сближением, говорило о тактичности и уме. Проанализировав всё это я как-то потеплела к ней, и имя Туся уже не вызывало в душе волны гнева. Определенно она мне начинала нравится.
-Возможно это будет не лишним сейчас? - вывел меня из задумчивости её голос. Повернув голову увидела, что Туся протягивает мне бокал одной рукой, а в другой держит бутылку. Я кивнула. Она налила в бокал вина и, не говоря больше ни слова, ушла обратно. Я даже как-то растерялась, предполагая, что сейчас было удобное время завязать со мной разговор.
Туся ещё похлопотала у стола и оставив его, пошла к моему сыну. То, как она была к нему внимательна и ласкова, как он ей улыбался ещё более смягчило моё сердце и я почти смирилась с её присутствием в нашей жизни. Я видела с каким радостным удовольствием она примеряет на себя роль хозяйки, жены и тихонько улыбалась её такому рвению. Пусть потешатся. Это будет полезно и сыну, поиграть в супруга, в главу семьи, это пригодится в будущем, когда он найдет себе достойную супругу.
Застолье прошло весело и легко, разговор качался на волнах общих тем, шуток, полном взаимопонимании. Я ещё раз отметила положительные стороны Туси и пришла к выводу, что в общем и целом она мне вполне симпатична. Единственным хмурым пятном за столом был Максим, но узнав, что парню пятнадцать и он находится в самом «золотом» периоде переходного возраста, вычеркнула его из замечаемых объектов. К концу вечера и Максим оттаял, включился в общий разговор. Оказался милым и интересным парнем, эрудированным, с грамотной речью и осмысленными фразами, приятной улыбкой и хорошими манерами, умеющим вести себя за столом. Всё было хорошо, всё было весело, пока Максим не окликнул Тусю мамой.
Вот это новость! Значит этот здоровенный лоб в кроссовках сорок-огромного размера — сын!
- Простите, - обратилась я к Тусе. - Максиму пятнадцать. А сколько вам?
-Тридцать один. - спокойно ответила Туся, глядя мне в глаза. Я бы сочла этот взгляд открытым и бесхитростным в другое время, но сейчас это был хамский, вызывающий взгляд.
От изумления я не могла вымолвить ни слова, и лишь медленно ползшие вверх брови выдавали мою реакцию.
[justify]-Да, -согласилась она на
