| | Стихотворение «Баллада о девочке Лине» | Предисловие: Ленинградцам, пережившим блокаду в детстве,
посвящается. Блокада глазами ребёнка.
Глазки-смородинки, чёлка, косички. Красива
Дочка у мамы, а имя чудесное – Лина.
... В тот год далёкий они отдыхали у моря.
Чайки метались над водным бескрайним простором.
Солнце светило. Звучали весёлые песни.
Мама сказала, что их сочинил Дунаевский.
Но ещё … Лина мечтала, как первый звонок
Трелью своей позовет их на первый урок.
Как ей мечталось о том золотом сентябре!
Мамой давно в магазине был куплен портфель.
Ждали в портфеле хозяйку тетради и ручки.
Школа у дома казалась из всех самой лучшей.
Двадцать второго хотели идти загорать.
Вдруг объявили: «Война!» …Ничего не понять.
Женщины сникли. Мужчины суровым стали.
Дети притихли. А солнце как будто устало
Всех отдыхающих греть своим ласковым светом,
Спряталось в тучке. И что-то исчезло на свете,
Что-то пропало на улице …в маме - повсюду!
Что-то сломалось. Всем стало тоскливо и худо.
Крики, толкучка, прощания, плач на перроне.
Девочка Лина не видела раньше такого.
Тронулся поезд, набитый людьми до отказа.
Как далеко ещё было им до Ленинграда!
Двадцать пять суток (!) они добирались до дома.
Раньше представить себе не смогли бы такого!
Поезд бомбили, но шёл он вперёд под бомбёжкой.
Плохо питались. Мечтали о супе с картошкой.
Город родной изменился - узнать невозможно.
Глухо забиты фанерой в квартирах окошки.
Памятник в сквере завален до верха мешками.
Улицы города тоже с трудом узнавали.
Стёкла проклеены лентами серой бумаги.
- Чтоб при обстреле не лопались!- Лине сказали.
Мама дежурила днём, оставалась ночами.
Лина с соседкой от страха в квартире дрожали.
Выли сирены. Налёты… Бомбёжки. Гнёт страха…
Лина хотела быть с мамой, и чтобы ни шага
Не отходить от единственной мамы. С ней быть!
- Если с ней что-то случиться, то, как же мне жить? …
Мама хирургом работала. После налётов
Раненых к ним привозили, и мама немного
Дома бывала. Работала сутками, ночью.
Что же ей делать с единственной маленькой дочкой?
Мама решила отправить дочь к тёте в посёлок.
- Нет там бомбёжек. Надеюсь, дочь будет спасённой.
Там всем казалось, жить будет спокойнее, легче.
Ночью не надо бежать и спасаться в убежище.
На дне кадушки у тёти капуста с морковкой.
Как хороша та капуста с варёной картошкой!
Но неожиданно сразу пришли холода,
Кончилась в тётином доме мука и крупа.
Скудно, поштучно делили все вместе картошку,
Чистили тонко, смотрели, кто вычистит тоньше.
А из очисток, картофельной той шелухи
Тетя готовить умела оладьи, блины.
Холод не так донимал, если сытыми были.
Лине спать страх не давал: «Вдруг там маму убили?»
Но наконец-то приехала мама! Живая!
Бросилась дочка в колени… Сестру обнимая,
Тётя шепнула: «А Линочка сильно страдала.
Ночью не спит!» «Не волнуйся, её забираю.
Дочка! Не плачь. Никогда уж не будем мы врозь.
Завтра уедем!» - Уехать им не удалось.
Пять километров пешком шли. Пути разбомбили.
Лина крепилась, хоть ножки усталыми были.
Ветры им дули в лицо, с ног едва не сбивали.
Часто в стогу иль в лесочке они отдыхали.
Госпиталь мамы направлен был в Дом Пионеров.
Лина в восторге ступала по лестнице белой.
Мрамор, стекло и узоры вверху на колоннах…
Вдруг слышен стон. Всюду раненые в коридорах!
В комнате каждой всё стоны, и крики, и боль.
Шепчет сердечко ей: «Тихо! Тут мама с тобой!»
Мысль «мама рядом» спасала от страха её.
Дали им комнатку маленькую под жильё.
Стол, печка, шкаф, табуретка, окошко, кровать.
Сколько ночей ей одной здесь пришлось коротать.
- Мама! Когда же ты спишь? Засыпаю одна.
И просыпаюсь одна. И опять без тебя.
- Много работы, дочурка. Я сплю по чуть-чуть.
Нет операций, могу на часок прикорнуть
В комнатке маленькой, там, на диванчике старом.
- Я без тебя засыпать просто очень устала.
Дочке всё ясно. Пропала на маму обида.
А на столе в блюде каша. Пахучая! Видно,
Маме крупы дали. Вкусная каша! Мечта!
Вдруг мама что-то в бумажечке серой взяла
И опустила в тарелочку…масла кусочек.
Масло растаяло… Девочка сжалась в комочек.
Слёзы сдержать, хоть старалась, никак не смогла,
И покатились по щёчкам за слёзкой слеза.
- Что ты наделала?…Вкусная каша без масла.
Я бы могла съесть кусочек тот масла без каши…
Лина не плакала в поезде, там, под бомбёжкой,
Тут разревелась. Дрожала над кашею ложка.
А вскоре пришлось испытать тёмной ночью кошмар:
Был страшный налёт, а бомбили всегда по ночам,
Сестрица вбежала и Лину в подвал повела,
Но вырвалась Лина. На лестницу! Выше! Туда,
Где мама сейчас оперирует: «Мама, родная!
Уж если накроет нас бомбой, то вместе!» - Припала
Всем телом дрожащим к подолу халата врача,
И мама прижала дочурку к себе, обняла.
И всякий раз ночью, когда их бомбили фашисты,
Бежала та девочка к маме. «Уж если случится,
Что в воздух взлетит этот дом, я погибну, то с мамой.
Без мамы нет жизни!» – Всё в девочке Лине кричало.
А утром как трудно вылазить из тёплой постели.
Буржуйку топить нелегко, ведь дрова отсырели.
Но знала она, ждет её, как у взрослых работа:
И печь истопить, и готовить бинты. Очень много
Всем надо бинтов. Их стирали медсестры, сушили,
В рулончики скатывать - это обязанность Лины.
Из нижней больничной рубахи ей сшили халат.
Не важно, что был тот халат мешковат, длинноват.
Порой доверяли ребёнку другую работу:
Светила она факелками во время обхода.
Все выбиты стёкла. Окошки забиты. Темно.
Одна на весь госпиталь лампа над главным столом,
Где врач оперировал. Так что во время обхода
Светили лучиной иль факелом. Лине работа
Всегда находилась. И чувствуя нужной себя,
Немножко счастливее девочка Лина была.
И раненым часто, ну, как уж могла, помогала:
Водицы подать, взбить подушку, поправить одеяло.
Все люди кругом были ласковы с девочкой Линой.
Она всех врачей, медсестёр тоже очень любила.
Один доктор дал ей с картинками толстую книжку,
А мама из дома взяла портфель, куклу и мишку,
Жаль, редко гуляла на воздухе, холодно было.
В осеннем саду только ветры студеные выли,
А после прогулки хотелось ей кушать сильнее.
Часы подгоняла, чтоб ужин настал поскорее.
Не часто бродила среди опустевшего сада,
Но, жёлудь найдя, принимала тот дар, как награду.
Те жёлуди ели, варили на ужин в кастрюле.
Прошли быстро осень, и зимние ветры задули.
Уж снежным покровом укрылся израненный город,
И печкой - «буржуйкой» нельзя победить стало холод.
Мороз пробирался ночами девчушке в кровать.
А как тяжело было утром с кровати вставать!
В тех залах дворца были так высоки потолки.
Да как их согреть? Бесполезно: топи, не топи!
Всем раненым по два, по три одеяла давали,
А сверху матрацами (только б спасти!) укрывали.
И дом не казался ей больше прекрасным дворцом,
Он в дом ледяной превратился в том сорок втором.
И холод, и голод царили в покоях дворца!
Не глядя на это, там каждый день, час шла борьба!
Здесь люди боролись со смертью. И Линина мама
С другими врачам у смерти бойцов отбирала.
И ночи, и дни операции шли. Беспрестанно!
И Лина по-праву гордилась в душе своей мамой.
Снежинкой кружа, приближался уже Новый год.
Девчушке мерещился вкусный с вареньем пирог,
Котлеты, ситро на столе и в обертке конфета,
Но девочка знала: не стоит мечтать ей об этом.
Но праздник встречали. Накрыли стол белой скатёркой,
А угол украсили веткой пахучей и колкой.
В нарядных тарелках красиво и гордо лежали
Кусочки вкуснейшего хлеба! … А люди желали
Друг другу Победы. Все были уверены в том,
Что город не будет захвачен проклятым врагом,
Что город Петра никогда не падёт на колени,
Он выстоит, он победит! И без всяких сомнений!
Уснула девчонка. И кто-то тогда из врачей
В ладошку вложил ей конфету. Она в кулачке,
Конечно, растаяла за ночь, размазалась вся.
А утром … какое несчастье! Девчушка в слезах.
О, горе без меры! Конфета, конфета! Ну, где ты?
Пятно на подушке осталось от вкусной конфеты.
Услышав про горе ребёнка, сестрица Полина
Сходила к себе, принесла нашей Лине корзину.
А в ней лоскуточки цветастого яркого ситца.
- Умеешь ты шить? Не умеешь? Так будем учиться!
И шили они кукле Мане нарядное платье,
Потом зашивали дыру в полосатом матраце.
Но вот их позвали, они побежали к дверям.
Вновь партия раненых в госпиталь к ним прибыла.
Чтоб всех разместить на полу, не хватило матрацев.
И те, что сверх нормы давали, забрали все разом.
И Линина мама, конечно, матрац отдала,
Не зная, конечно, какая случилась беда.
- Послушай-ка, Лина! Где карточки? – мама спросила.
За шею схватилась дочурка: «Вчера только были!»
Те карточки были зашиты в зеленом мешочке,
С бечёвкой на шею мешочек тот вешали дочке,
Ведь самое страшное было в блокадные дни
Лишиться тех карточек. Плачь, хоть рыдай, но без них
Продуктов и хлеба нигде никому не давали.
И кто их терял, те потом ... без еды умирали…
Понятен ли был до конца Лине мамин испуг?
Вдруг шлёпнулась сумка, из маминых выскользнув рук.
И снега белее стояла она у стены:
- Ах, доченька, вспомни. Куда положила их ты?
- Я вспомнила! Я вчера шила. Мешочек в чехол
Зачем-то засунула. Вынуть забыла потом.
- В какой чехол, дочка? Скажи мне.
- В матрацный!
- О, Боже!
Да где же матрац я найду. Тут их сотни похожих?
Отчаянье мамы нельзя описать в то мгновенье.
Но девочка вспомнила о лоскутке. О, спасенье!
Искали матрац с разноцветной весёлой заплаткой.
И вскоре нашли! И мешочек там был. Всё в порядке.
Однажды была самой страшной ночная бомбёжка.
Упала в сад бомба. Сильнейшим ударом в окошко
В миг вырвало раму, швырнуло, ломая, на стол.
Убрали всё быстро. И мама с врачами потом
Опять продолжала работу, спасая бойца.
А Лина стояла с ней рядом всю ночь до утра,
Вцепившись руками в забрызганный кровью халатик.
Казалось дочурке, второй бомбы всем сполна хватит.
Прошла, наконец, ночь. Ту комнату глухо забили.
А комнату Лининой мамы перегородили.
И начали тут оперировать! Девочка Лина
Покоя и сна, к сожаленью, не знала отныне.
От страха не знала, куда себя девочка деть.
На шкаф забиралась, а чтоб хоть немного согреть
Себя, все одьялки, платочки на шкаф поднимала,
И в них с головою себя, как могла, зарывала.
Шум, лязг инструментов, проклятья, рыдания, стоны,
А утром в тазах – части тел: пальцы, руки, и ноги.
И море бинтов окровавленных. Это ль не ад?
Кто видел всё это из взрослых, забыть был бы рад.
Любому из нас никогда бы не видеть такого,
А там каждый день это видел обычный ребёнок.
Врага победили! Вся наша страна ликовала.
Для Лины пришел мир, когда хлеба до сыта стало.
Прошло восемь лет. Лина выросла, девушкой стала.
Но память войны от себя её не отпускала.
У зданья Дворца пионеров ходить не могла.
Всё слышались стоны ей, виделись мёртвых глаза.
И память войны, словно рана в груди, не давала
С мелодией бодрой по жизни идти, отравляла,
Прекрасные дни, угрожая, пугая ненастьем.
Но были в пути и мгновенья огромного счастья.
А годы летят. Жёлтой краской художница Осень
Кусты в парке красит, хотя мы об этом не просим,
За нею Зима снегом город родной укрывает,
А вскоре Весна всё кругом ото сна пробуждает.
Шиповник зацвел, значит, в городе царствует Лето,
Приходит сентябрь, и тогда уже щедрого света
Не дарит природа. Все ждут, что придут холода,
В прическе у Лины заметна уже седина.
Давно уж соседи не Линой её называют,
С почтеньем по отчеству все во дворе величают.
Бабулечку внучка однажды на праздник зовёт:
«Там сказочно будет, так елка!» И Лина идёт.
О, Боже, тот самый Дворец пионеров. Она
С той страшной поры не входила сюда никогда.
Пушистая ёлка вся в блестках средь яркого зала,
А бабушке Лине вдруг больно и страшно здесь стало.
На миг показалось, завоют сирены, и бомба
Сейчас упадет в зал, и погибнут и дети, и ёлка!
Закрывшись шарфом и рыданья свои заглушая,
Бежит Лина прочь, хоть и здраво умом понимая,
Что нет здесь войны… Но как сердце от страха заходит!
- Бабуленька! Где ты! …Скажи, что с тобой происходит?
И снова она открывает стеклянные двери.
У елки смеются детишки: снежинки и звери.
Тихонечко шепчет: «Пусть будут все детки здоровы.
Чтоб вам никогда не увидеть, детишки, такого,
Что мне испытать пришлось в детстве суровом своём.
Я верю: война никогда не ворвётся в ваш дом!»
Совпадения с реальными фактами закономерны.
Написано по мотивам воспоминаний Л. Щербак..
23-31.12.1999г. Татьяна Сунцова.
Доргоие мои читатели, авторы. У меня случилось потрясающее событие. Это произведеие прочитала героиня моей баллады из Питера и связалась со мной. Сейчас это потрясающая дама в годах из Питера. А её дочь - филолог, писатель. |
Послесловие:
Сердечно благодарю авторов за оценки и комментарии. |
| |
