Шёл дождь.
Я грелся у камина,
бездумно кочергой дрова мешая.
И вдруг мужик промчался мимо –
и в спальню будто бы не замечая
меня, и очень тихо стало …
Проходит полчаса, и он выходит:
– Не понимаю…
Может быть, ей мало?
Что с вашею супругой происходит?
Бесчувственна, бездушна!
Как обидно…
Совсем как мёртвая была она…
– Она при жизни-то была фригидна…
…И в доме воцарилась тишина…
* * *
Пришёл однажды я домой –
Был пьян, как никогда.
И что я вижу?
Боже мой!
В постели борода
И бакенбарды, и усы,
И лысина лежат.
А эти синие трусы
Не мне принадлежат!
Своей молоденькой жене
Сказал с тоскою я:
- Принадлежит уже не мне
Теперь кровать моя?
Старый чёрт ты, пьяный чёрт,
Шёл бы в кухню спать.
Это робот там лежит,
Что прислала мать!
Поездить много я успел,
В Японии бывал.
Но чтобы робот так храпел –
Нигде я не слыхал!
* * *
В те времена я жил без телефона.
Но вот приспичило мне позвонить.
Спустился ниже на этаж к Семёну…
Теряю здесь воспоминаний нить…
Открыла мне Наталия, супруга:
– Ну, заходи, мы кушать собрались.
– Мне позвонить…
– Не обижай же друга:
садись за стол с ним и повеселись.
А на столе…
О, милосердный боже!
Пустого места совершенно нет!
Цыплята табака с румяной кожей,
с десяток аппетитнейших котлет,
седло барашка с веточкой петрушки,
грибочки-грузди в маслице с лучком,
слезой сочится нежный бок белужки,
соседствуя с севрюжьим балычком.
Морковка в маринаде по-корейски,
томаты вперемежку с огурцом,
форшмак в отдельном блюде по-еврейски,
лафитник с неизвестным мне винцом.
Омары!
Крабы!
Устрицы живые!
Севрюга!
Стерлядь!
Чёрная икра!
ТефтЕли из индейки паровые…
Креветок красных целая гора!
Хамон и пармезан, и моцарелла,
салями и балык, и ветчина.
Бутылочка "Столичной" запотела.
(Подумал: из отборного зерна…)
– Не стой в дверях! –
Семён мне улыбнулся.
– Давай за стол, любезный мой сосед!
– Нет, я пойду.
– Ты чё это надулся?
Чё, стол не нравится?
– Да, хлеба нет…
|
Спасибо вам, Ляман, за "парфе и суфле". 
Как же при таких-то разносолах про хлебушек-то забыли?!