Цу-е-фа

В этом разрушенном храме что день, что вечер —
Сумрак, в котором порой оживают тени.
Я никогда и не верил, что время лечит,
А не пытается ранить ещё больнее,

Только однажды журавль, переставший сниться,
Снова мелькнул где-то в небе, под облаками...
Я так отчаянно сжал в кулаке синицу
И не заметил — она превратилась в камень.

Сколько таких безымянных на дне колодца!
С каждым таким всё прочней и незримей нити,
Что от меня протянулись к тому уродцу,
Что меж теней я уже не боюсь увидеть,

Хоть и за ножницы душу бы про́дал норне,
Но ни к чему ей душа, этой старой стерве.
Нить не порвать и не вырвать из сердца с корнем,
И не доверить бумаге — она не стерпит.

Что ни пиши, получается соль да пепел.
Как ни кричи, а услышишь лишь хохот лисий.
Канули и журавли, и синицы в небе
И никому не нужны ни стихи, ни письма.

Сделаешь шаг — на пути вырастают стены...
Запертый в этом разрушенном, тёмном храме,
Я начинаю игру со своей же тенью —
Ножницы. Камень. Бумага... Колодец...
Камень.