Под звон ручьёв и таянье снегов
Весною каждой, точно по команде,
Высвистывает сонмище стихов
В любви несостоявшийся романтик.
Прикроет язвы старые весна,
И рифмой зазудят тогда в поэте
Ни муза, ни любовь и ни луна,
А солнце, листья и апрельский ветер!
В таких страстях горячие слова
Несутся вскачь, что господи помилуй!
Как будто он в горячке оседлал
Шальную стихотворную кобылу!
И рифмою на кончике строки
Нахлёстывает прыткого Пегаса,
Неся в зубах крылатые стихи
К вершине химеричного Парнаса!
* * *
Вот только с каждой новою весной,
Бегущей от зимы по грязным лужам,
Примёрзший к одиночеству изгой
Оттаивает с бо́льшим равнодушьем…
Но вместо равнодушной пустоты
Пронзает горло острыми мечами
Солёный вкус несбывшейся мечты
С прогорклым послевкусием печали.
И ладно путник, проблуждавший век,
Грустит, вернувшись на свои руины!
Отчаянье, пульсируя во мне,
Вздувается без видимой причины…
Очнувшись точно в теле не своём,
Оно свербит и просится наружу,
И тонким поэтическим ножом
Я вспарываю ноющую душу.
Но чувствую, что больше не близки
Душе ни солнце, ни апрельский ветер,
Что вынужден из собственной тоски
Себя выдумывать до самой смерти.
И мысль простую в строчках выводить,
Смотря, как годы проплывают мимо:
Не горько на руины приходить,
А горько жить на собственных руинах.
|
