Люби - умоляю тебя, мой мужчина...
Люби меня нежно, люби благосклонно.
Люби меня просто, без всякой причины,
люби затаённо, люби непреклонно.
Люби еженощно, люби ежечасно,
люби от захода, люби до рассвета,
люби приглушённо и ярко-контрастно,
люби мне на диво, люби без запрета.
Люби одержимо, люби вдохновенно,
люби не на шутку, люби упоённо.
Люби под регтайм Хэнка Джонса, джазмена,
люби безрассудно, люби изощрённо.
Люби неуёмно меня, своенравно,
люби мои плечи, и груди, и руки,
люби, как князь Игорь любил Ярославну,
до сладостной боли, до огненной муки…
Люби беспримерно меня, до предела,
люби меня, чтоб я безмерно устала,
до изнеможенья дошло моё тело
и чтобы без сил и движенья лежало…
* * *
В освещённой свечкой спальне,
в вашей милой почивальне,
на расшитом покрывале
с вышивкой из жёлтых лилий
вы – прекрасная – лежали
и со мною говорили.
За окошком злился ветер.
Был промозглый поздний вечер.
Вы казались огорчённой,
слабой и незащищённой.
Ваши матовые плечи,
ваши маленькие ножки –
ждут-пождут любви предтечи…
(Как не допустить оплошки?)
Словно вспомнив про печали,
вы внезапно замолчали…
И, притихнув на минуту
и заплакав почему-то,
телом всем ко мне прижались…
Как обиженный ребёнок,
вы от плача задыхались
и дрожали, как котёнок…
В освещённой свечкой спальне
было, как в исповедальне…
* * *
«А счастье любит тишину…»
Красиво сказано, не так ли?
Любил горяночку одну
в ауле диком в старой сакле…
А на дворе была весна,
но горы были белоснежны.
Такая ночь!
И тишина…
Чуть слышный шёпот, хрупко-нежный
на непонятном языке,
но переводчик был не нужен.
И жилка билась на виске,
и я был нежен и послушен.
Была горянка сиротой,
а я был офицер проезжий.
Я попросился на постой
на пару дней.
Средь гор безбрежий
к скале прилеплен был аул.
Мой эскадрон искал приюта.
Он получил его, уснул…
И ночью вырезан был люто.
А девушка меня спасла.
Она была отнюдь не робкой
и от погони горной тропкой
меня в ущелье увела.
Мы долго шли, потом расстались
промозглым утром у ручья.
И на прощанье целовались
до немоты, до забытья…
И я ушёл. Её оставил
на берегу ручья одну…
… Далёкий выстрел окровавил
рассвет, любовь и тишину.
* * *
Двое нас в подлунном мире.
Никого нет в мире этом.
Ты наедине с поэтом
в маленькой его квартире.
Ночь, как тихая сиеста,
безмятежна, полусонна;
танец медленный чакона;
ты отныне мне невеста.
Свечи ярки, чёрны тени –
в цвет предгрозового неба.
Ты со мной, богиня Геба!
Пред тобой мои колени…
Затаённый взгляд шаманских
глаз.
Хрустальные слезинки,
как две капельки-дождинки
на щеках твоих цыганских…
* * *
Я грезил Вами, Женщина, всегда,
считай, на протяжении всей жизни.
Но время…
Поседела борода;
напоминает по ночам звезда
мне о туманной Вечности и тризне.
Не приведётся мне Вас обнимать
и нюхать Ваш прелестный тёмный локон,
и фибрами души дрожа, снимать
ваш пеньюар, укладывать в кровать
и в спальне шторы задвигать у окон.
Ваш образ – воплощение мечты
влюблённого и нищего поэта;
бальзам от стихотворной немоты;
шедевр изящества и красоты
во время небывалого расцвета.
Я из-за Вас однажды бросил пить
и стал кропать стихи, как одержимый,
как не переставал я Вас любить
и душу грешную мог загубить,
взыскуя идеал недостижимый.
Попробовал Вас даже рисовать
я в специально купленном альбоме.
Альбом изрисовал и взял тетрадь…
Не уставал портреты целовать
я, находясь в расслабленной истоме…
О профиль греческий, о римский фас!
Разлёт бровей под шляпкой и вуалью
и драгоценностей любых иконостас,
и в самом центре в сто карат алмаз,
и томный взгляд, окутанный печалью…
Вам не представить даже, как мне жаль,
что Вас со мной давно уже нет рядом.
Забытая когда-то Вами шаль
наводит беспредельную печаль
и "убивает ядерным зарядом".
По вечерам включаю нижний свет,
сажусь на старый пуф спиной к камину.
Найдя в альбоме лучший ваш портрет,
я стих пишу о том, что краше нет
Вас, и камином грею спину...
|
На такое чудо экс не написать просто грех!