Душа СашБаша

Эх, был бы жив рок-н-ролл!..
  
СашБаш и Виктор Цой в легендарной котельной «Камчатка» 1987 год.

        Александр Башлачёв — трагический символ целого поколения, которое Борис Гребенщиков назвал «поколением дворников и сторожей», написал за свою короткую и яркую жизнь всего около сотни стихотворений. Но этого оказалось достаточно, чтобы за надрывность и образность поэзии его сравнивали с Есениным и Высоцким. Юрий Шевчук так говорил о нём: «В его творчестве гениально и наиболее полно разрешилось всё, что мы искали». Лирический герой поэта, его alter ego, тесно соединённый с личностью автора поэтический двойник — почти всегда жертвенная фигура искупления для того времени. Каждый творческий акт у Александра Башлачёва сродни священнодействию, он переживается как добровольное жертвоприношение себя для явления в языковой материи некой вспышки смысла и трагической красоты бытия. Это вполне осознанная поэтическая установка, ведущая к формированию его индивидуально-авторского мифа. Такая вспышка всегда обжигающая, болезненная, но в актуализации этого состояния Башлачёв видит свою творческую миссию. Его умение «подставиться» под пламя «великой печи» существования и дать «свою кровь» для рождения нового стихотворения удивительно и абсолютно шокирующе травматично. Об этом так красноречиво говорила кровь на его пальцах во время сольных выступлений…
        В сентябре 1987-го года Александр Башлачёв (или СашБаш, как называли его в тусовке советских рок-н-роллщиков) снялся в фильме «Барды покидают дворы». Последнее его выступление состоялось 29 января 1988 года на квартирном концерте в доме Марины Тимашевской. 17-го февраля Александр Башлачёв покончил с собой. Так уж случилось, что яркий Поэт смутного времени воплотил в своей биографии рок-формулу «живи быстро, умри молодым». Автор «Времени колокольчиков» запомнился с двенадцатиструнной гитарой в руках. Исполнитель играл на ней, надевая на руку фенечку с бубенцами, благодаря чему получалось оригинальное узнаваемое звучание. Эту гитару после смерти Поэта похоронили вместе с ним…

…Долго шли — зноем и морозами. Всё снесли — и остались вольными.
Жрали снег с кашею берёзовой  и росли вровень с колокольнями…
Если плач — не жалели соли мы. Если пир — сахарного пряника.
Звонари чёрными мозолями  рвали нерв медного динамика…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Зазвенит сердце под рубашкою! Второпях — врассыпную во́роны.
Эй! Выводи коренных с пристяжкою, и рванём на четыре стороны…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Босиком гуляли по алмазной жиле. Многих постреляли. Прочих сторожили…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что ж теперь ходим круг да около на своём поле — как подпольщики?

        Жил алмазных — что душ прекрасных… иди-ка поищи! ведь не просто так древнегреческий философ-киник Диоген Синопский почти две с половиной тысячи лет назад с фонарём средь бела дня искал Человека; а Душа Башлачёва избыточна, рвётся через любые затворы временные в просторы, не доступные, не постижимые обычному глазу…
       И прорвалась…

...Я вижу, как ложь превращается в страх,
и это — логичная метаморфоза.

Ты продаёшь радужный грим. Ты покупаешь дым.
Скучно дразнить мёртвого льва
и пить с тобой спирт из высоких фужеров.
Ты не поймешь меня.
Ты не шагнешь через себя к себе...
Так не лги о борьбе — велики все слова
тебе — лилипуту в стране Гулливеров…

        «Незнакомый молодой поэт должен приходить в литературу не с гладким чемоданчиком аккуратно подогнанных стихов, а с мешком, набитым острыми гвоздями, которые выпирают в разные стороны и задевают меня и ранят, и его боль становится моей болью… Он говорит об окружающем меня знакомом мире знакомыми словами, но расположенными в необычных сочетаниях, отчего конструкция этого мира предстаёт передо мной объёмной. Он открывает мне многослойный смысл явлений и такие глубины, под которыми не пустота, а новый смысл. Тогда, поражённый его зоркостью, я кричу, плачу вместе с ним и вместе с ним ликую, потому что его мир становится как бы моим.
         Так я воспринял стихи Александра Башлачёва, Поэта незнакомого, но истинного, сказавшего своё слово с подлинным вдохновением и неугасающей болью».
                                                                                                                                                                   Булат Окуджава

Александр Башлачёв. В чистом поле дожди…

В чистом поле — дожди косые. Эй, нищета — за душой ни копья!
Я не знал, где я,  где Россия  и куда же я без нея́?
Только время знобит, колотит. Кто за всех, если дух — на двух?
В третьей роте  без крайней плоти  безымянный поёт петух.
Не умею ковать железо я —  ох, до но́су мне чёрный дым!
На Второй Мировой поэзии  призван годным и рядовым.
В чистом поле — дожди косые, да нет ни пропасти, ни коня.
Я не знал, как любить Россию,  а куда ж она  без меня?
И можно песенку прожить иначе, можно ниточку оборвать.
Только вырастет новый мальчик  за меня, гада, воевать.
Так слушайте, как же нам всем не стыдно?!!
Эй, ап! — спасите ваши души!
Знаешь, стыдно, когда не видно, что услышал ты то́, что слушал.
Стань живым — доживешь до смерти. Гляди в омут и верь судьбе —
как записке в пустом конверте,  адресованный  сам себе.
Там, где ночь разотрёт тревога, там, где станет невмоготу —
вот туда тебе и дорога,  наверстаешь свою версту.
В чёрных пятнах родимой злости  грех обиженным дуракам.
А деньги — что ж, это те же гвозди, и так же тянутся к нашим рукам.
Но я разгадан своей тетрадкой — топором меня в рот рубите!
Эх, вот так вот прижмёт рогаткой — и любить  или не любить!
А тех, кто знает, жалеть не надо. А кровь — она, ох, красна на миру!
Пожалейте сестру, как брата  —  я прошу вас,  а то помру.
А с любовью — да Бог с ней, с милой… Потому, как виновен я.
А по ми́ не скули, помилуй,  плачь по всем, плачь, — аллилуйя!
В чистом поле — дожди косые. Да мне не нужно ни щита, ни копья.
Я увидел тебя, Россия.  А теперь посмотри, где я.
И я готов на любую дыбу.  Подними меня, милая, ох!
Я за всё говорю — спасибо.
Ох, спаси меня… спаси, Бог!

(1985)