Вы думаете, если гранд испанский осиротевшей дочери гидальго, как будто нищей кошелёк с деньгами, швыряет обручальное кольцо, то девушка должна запеть от счастья, не захлебнуться горечью? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
(Леся Украинка. Камінний господар.
Перевод Маргариты Алигер)
приветы дождя
А дождь стучит в моё окно,
из прошлого — привет…
Стекают капли кружевно́
сквозь сито дней и лет.
Он растревожил, как звонок,
которого не ждёшь —
мне шлёт сигналы дробью строк
условный мо́рзе-дождь.
Рождает в памяти скупой
видений дымных флёр:
часы прогулок под луной
и наш шутливый спор
про неминуемость разлук
и крепость брачных уз;
ритмичный поезда "тук-тук"
и выкрики «вернусь!»
Но не вернулся... всё забыл,
ни писем, ни звонков, –
видать, вдали иссякнул пыл.
Остыл — и был таков…
Не слышно стало ничего:
ни нот, ни пенья птиц, –
Козеттой доброго Гюго
с листаемых страниц,
ждала я весточки любой,
с надеждой гля́дя ввысь,
жива была одной мечтой:
пожалуйста — вернись!
В белёсой зыби дежавю́,
смотря в густую даль,
депе́ши сла́ла журавлю
про тяжкую печаль…
Дале́че, средь чужих лугов,
обрёл ты новый кров,
другую высмотрел любовь, –
прекрасно... Будь здоров.
А дождь склоняет падежи
и брызжет на стекло, –
давай, бродяга, расскажи,
что всё давно прошло!
В глухой неясной колотьбе
мне слышится «привет»…
… …
… … …
Ты правда думал, — на тебе
сойдётся клином свет? Да нет... конечно нет.
Послесловие:
* Козетта — главная героиня романа Виктора Гюго«Отверженные»
Александр Хейфец — Дождь (читает МашаМатвейчук)
Александр Межиров. Потолок
Эта женщина, злая и умная, проживает под кровлей одна.
Но подруг разномастная у́ния этой женщине подчинена.
Эта церковь для склада, для клуба ли предназначена прежде была,
а теперь там лишь комнатка в куполе да в холодной печурке зола.
Эта комната — по́лучердачная, антресоли, как банный поло́к,
обстановка плетёная, дачная, весь в потёках косой потолок.
Купол неба над куполом комнаты, небывалая крыша худа́.
Убрала свою горницу скромно ты, но зато потолок — хоть куда!
Вещи брошены или рассованы, на хозяйку взирают мертво́.
Потолок весь в потёках, рисованный, — эта женщина смотрит в него.
— Дождик мой, — говорит она, — меленький,
дождик миленький, лей, не жалей,
ни в России никто, ни в Америке рисовать не умеет смелей.
Я с тобою, мой дождичек, вместе реву́, над кроватью течёт потолок.
Никакому Рублёву и Нестерову Лик такой и присниться не мог.
Никакому на свете художнику так Иисуса не на́рисовать,
как осеннему мелкому дождику, попадающему на кровать.
