Тут, захороненный живьём, я в сумерках брожу жнивьём. Сапог мой разрывает поле, бушует надо мной четверг, но срезанные стебли лезут вверх, почти не ощущая боли… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И там, в земле, как здесь, в моей груди всех призраков и мертвецов буди, и пусть они бегут, срезая угол, по жни́ву к опустевшим деревням и машут налетевшим дням, как шляпы пу́гал! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (Иосиф Бродский. Новые стансы к Августе)
24 мая 1940 года родился Иосиф Александрович Бродский. Ниже стихотворение, написанное Поэтом в 1973 году в эмиграции, вероятнее всего по следам слуха о гибели Сергея Чудакова, андеграундного поэта 60-х –70-х годов, пущенного, как предполагают, им самим. Это абсолютный поэтический шедевр — одно из самых ажурных, самых изысканных стихотворений Поэта, насыщенное тончайшей глубокомысленной иронией. Бродский свободен, он экспериментирует, стремится к обновлению устойчивого языка через прощупывание строфики (подобно поэтам-футуристам) и наборной графики, однако сквозь ноты едкой иронии просачивается горечь сожаления и отчаяния за оставленную родину... И минуло с той поры ни много ни мало — полвека... Самая отличительная черта Поэтаот Бога — это актуальность его строки́ на десятилетия и века. Приходят в голову точные слова Сергея Довлатова из его письма Андрею Арьеву: "Когда я читаю рассказы Сэлинджера, у меня делаются от счастья судороги". Это стихотворение именно из ряда таких произведений!
БРОДСКИЙ: В каждом из нас — Бог
На смерть друга
Имяреку, т е б е, — потому что не станет за труд
из-под камня тебя раздобыть, — от меня, анонима,
как по тем же делам: потому что и с камня сотрут,
так и в силу того, что я сверху и, камня помимо,
чересчур далеко, чтоб тебе различать голоса —
на эзоповой фе́не в отечестве белых головок,
где наощупь и слух наколо́л ты свои полюса́
в мокром космосе злых корольков и визгливых сиповок;
имяреку, т е б е, сыну вдо́вой кондукторши от
то ли Духа Святого, то ль по́днятой пы́ли дворо́вой,
похитителю книг, сочинителю лучшей из од
на паденье А. С. в кружева и к ногам Гончаровой,
словове́ржцу, лжецу, пожирателю мелкой слезы,
обожателю Энгра, трамвайных звонков, асфоде́лей,
белозубой змее в колоннаде жандармской кирзы,
одинокому сердцу и телу бессчётных постелей —
да лежится тебе, как в большом оренбургском платке,
в нашей бурой земле, местных труб проходимцу и дыма,
понимавшему жизнь, как пчела на горячем цветке,
и замерзшему насмерть в пара́днике Третьего Рима.
Может, лучшей и нету на свете калитки в НИЧТО.
Человек мостовой, ты сказал бы, что лучшей не надо,
вниз по тёмной реке уплывая в бесцветном пальто,
чьи застёжки одни и спасали тебя от распада.
Тщетно драхму во рту твоём ищет угрюмый Харон,
тщетно не́кто трубит наверху в свою дудку протяжно.
Посылаю т е б е безымянный прощальный поклон
с берегов неизвестно каких... Да т е б е и неважно.
Послесловие:
Иллюстрация к публикации — знаменитая гравюра Альбрехта Дюрера"Рыцарь, смерть и дьявол" 1513 года, известная также под авторским названием «Всадник». Это одна из уникальнейших трёх «Мастерских гравюр» выдающегося немецкого художника и мыслителя конца XV — начала XVI веков, одна из любимых картин Поэта Иосифа Бродского. Современники по сей день предлагают самые разные толкования, пытаясь разгадать тайные смыслы удивительного произведения, оставленные великим мастером, стоящим в одном ряду с итальянскими творцами Возрождения Леонардо да Винчи и Рафаэлем. Существует множество толкований данного сюжета, но самое распространённое объяснение связывают с трактатом молодого Эразма Роттердамского«Руководство христианского воина», в котором речь идёт о целеустремлённом, бесстрашном и преданном долгу воине, перед волей и твердостью духа которого отступают силы ада. Несмотря на то что в гравюре отсутствуют символы христианства, в рыцаре Дюрера современники видели борца за чистоту церкви и защитника христианской веры: 1 — доблестный рыцарь, его сияющие доспехи олицетворяют твёрдую христианскую веру 2 — череп внизу напоминает о неотвратимости смерти (рядом монограмма Дюрера — AD) 3 — это образ самой смерти, песочные часы в руке олицетворяют скоротечность человеческой жизни, а уровень песка в часах говорит о том, что у рыцаря ещё есть время для свершения подвига 4 — образ дьявола, символизирующий искушения 5 — лисий хвост пронзённый и насаженный на копьё означает ложь 6 — исчезающая ящерица намекает на приближающуюся или затаившуюся опасность 7 — собака, бегущая рядом, — символ истины, олицетворяет правдивость и преданность
28 января 1996 года, не дожив до 56-ти лет, великий русский Поэт — англоязычный эссеист и американский гражданин — скоропостижно скончался в Нью-Йорке. Бродский всегда выделялся из общей среды окружающих стилем своего поведения — это было поведение человека, который стремился вести себя органично, — именно так, как он считал нужным, что было не всегда удобным. Его независимость, наслышанный в то время дух свободы и обращение к библейским ценностям, даже несмотря на отсутствие «антисоветчины» в творчестве, раздражали и привлекали к нему негативное внимание властей, что впоследствии стало поводом для его вынужденной эмиграции. Очевидно, к тому времени ощущение изжитости того странного типа существования, которое он вёл в России, достигло своего болезненного предела. Суд над Бродским сделал его имя повсеместно знаменитым и даже нарицательным, и слова русской Поэтессы Анны Ахматовой, сказанные по поводу данного процесса: «Какую биографию делают нашему рыжему!» — оказались пророческими. В значительной степени благодаря именно этому процессу 1964 года, на котором помимо обвинений в "тунеядстве" ему вменялось распространение "ущербных и упаднических" стихов, Бродский обретает титул Поэта с мировым именем со множеством значительных заказов на переводы, в том числе целого тома его любимых английских поэтов-метафизиков. Не имеющий возможности опубликовать на родине ни строчки своих оригинальных стихов - после нескольких небольших публикаций - ведущий жизнь независимого самодостаточного гражданина, которая в любой момент могла быть пресечена, он явно ужасался перспективы, которую с такой болью очертил Арсений Тарковский в своём «Переводчике»: "…лучшие годы я прода́л за чужие слова"... Отъезд Иосифа Бродского из СССР был явлением чрезвычайно многослойным, с одной стороны — мучительное сознание, что тебя изгоняют, и явная неготовность к участи изгнанника, но с другой — яростное желание разомкнуть пространство, вырваться из-под чужой наглой воли… Нравственной и художественной силой своего творчества Иосиф Бродский противостоял мировому Злу (по мнению некоторых исследователей, «Язык», «Время» и «Зло» — главные темы Поэта). «Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека всегда можно», – с налётом глубокомысленной печали иронизировал Поэт, с 80-х годов у него начались проблемы со здоровьем: одна операция на сердце, вторая операция на сердце — зная, что долго не проживёт, он писал об этом абсолютно стоически. Человек мужественный, он умел переступать через то, через что считал нужным переступить. У него есть строчка: "Взглянем в лицо трагедии". Да, он считал, что трагедии нужно смотреть в лицо, не отводя взгляда. И тогда ты живёшь достойно. Поэтому одна из важнейших тем его поэзии — именно смерть, отношение к смерти, взаимоотношения со смертью, место смерти в общей картине бытия. Как никто другой, с самых ранних до самых последних своих стихов, Поэт мужественно ставил эту проблему. Бродский писал: «В каждом из нас — Бог», – и был горд тем, что фактически заново ввёл слово-понятие "душа" в отечественную поэзию. Бродский подчёркнуто метафизичен, надмирен, но истинным богом Бродского выступает не евангельский Иисус и не ветхозаветный Саваоф, а язык. Поэзия Бродского — это служение языку при помощи языка. Он был восхищён фразой Уистена Одена «Время… боготворит язык». В его Нобелевской лекции это звучит как многозначительное признание: «кто-кто, а поэт всегда знает, что не язык является его инструментом, а он — средством языка... ...быть может, самое святое, что у нас есть — это наш язык...» Творчество предстаёт для него как главная цель мироздания, преодоление немоты, безмолвия и пустоты. Поэзия как высшее выражение языка есть суть сопричастности Поэта к Абсолютному «ничто», выступающему как некое сверхсознание, некое организующее начало, обладающее бесконечными творческими способностями. Абсолютное НИЧТО — это то, о чём невозможно сказать ничего конкретного, используя нашу двоичную логику. Это то, что лежит в основе всего МИРА, и оно само из себя порождает весь мир. В ту смутную эпоху, когда понятия БОГ и ДУША были категориями бесполезными, умозрительными, Иосиф Бродский, наделённый даром видеть ЖИЗНЬ во всём, отчаянно мечется между Абсолютным НИЧТО и острым ощущением трагической «конечности» сущего: «Меня обвиняли во всём, окромя погоды... Общего, может, небытия броня ценит попытки её превращения в сито и за отверствие поблагодарит меня» Да, он относился к этой трагедийности человеческого бытия истинно по-рыцарски. Бродский строил свою жизнь именно по некоему огромному замыслу. И Байрон, и Пушкин, и Лермонтов — все они были люди жизненного замысла. В своём творчестве они прямо указывали, как нужно понимать их жизнь. Данную "формулу" Бродского очень любила Анна Ахматова и часто её повторяла: Главное — это Величие замысла. …Он был другом. Хорошим и заботливым. У него есть замечательная строчка: "Я любил немногих, однако сильно". Если те, кого он любил, не предавали его, не переставали - не по его вине - быть его друзьями. Кого любил — того любил. Но внутреннее ощущение опасной высоты, на которой он интеллектуально существовал, было. Одиночество — один из ведущих мотивов его поэзии. Его любовная лирика — история одиночества. Его стихи о смерти — преодоление одиночества. В периоды, когда силы реакции топчут подлинные источники счастья людей, а масскульт при этом рисует людям улыбки до ушей, пессимизм выглядит более здоровым состоянием, если борьба не представляется возможной. Впрочем, Бродский тут не открыл ничего нового: аналогичную позицию занимал Пушкин после разгрома декабрьского восстания, а также Герцен и Гёте. Он всегда был необычайно чуток ко всякой фальши, и неестественность собственного поведения в Ленинграде его ужасала. То гигантское поэтическое здание, которое он выстроил, требует длительного, глубокого изучения и тщательного анализа. Очень многое загадочно. Очень многое не расшифровано. Например, философическая доктрина Бродского. Он, безусловно, был человеком мыслящим, непрерывно мыслящим. Никто ещё не пробовал свести воедино его достаточно противоречивые формулировки, высказывания о жизни, о себе, о литературе… Такого исследования, которое определило бы некую доминанту, — некий мыслительный вектор Бродского, к сожалению, ещё нет… Неудивительно, что Поэты такого грандиозного масштаба — люди, говорящие с миром на языке совести, способные вызывать своим творчеством искреннюю и живую эмоцию, не нужны были там, где личный шкурный интерес важнее чести, совести, правды, истин Бога, где поощряются лицемерие и подлость. Они всегда будут вызывать оскомину у блюстителей шаблонов и уравниловки, панически хоронящихся самобытности, неординарности мышления. Не нужны, потому что непредсказуемы, неуправляемы и тем самым опасны для тех, кто культивирует из людей послушное безропотное стадо… Ужасает мысль, что, если бы не вынужденное изгнание, великий Поэт покинул бы наш мир намного раньше, залеченный из "благих побуждений" в одной из психиатрических клиник, не оставив нам драгоценных жемчужин своего творчества. Воистину права мудрость народная: нет худа без добра! Ослепительным, невероятной красоты светилом он воссиял на небосклоне уходящей эпохи, и один сделал для продвижения в культуру цивилизации русского языка во сто крат больше, чем вся плеяда гип-гип-литераторов вместе взятых, прилежно ваяющих в "прокрустовых" рамках политповестки, — лишний раз доказывая то, что здравый смыл, искренность душевных порывов, открытость всему прекрасному значимее и сильнее косности в подмастерьях у мании величия. (материал для публикации заимствован из воспоминаний и эссе Якова Гордина, написанных им за последние двадцать лет и изложенных в его книге "Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел" о судьбе Иосифа Бродского)
Иосиф Бродский — Одиночество (читает Александр Устюгов)
