* * * И поздно молодеть, и расставаться рано... Наперерез толпе, неистовой с утра, по Риму шла карга в чалме из целлофана, безумна и страшна́ (а я — её сестра). Развалины ко мне величественно глухи, но я им посвящу любительскую песнь... В Италии живут могучие старухи, которым нипочём душевная болезнь! ...Я, следуя за ней, дойду до Колизея, а потеряв, скажу: «Спаси и окрыли́». Здесь ангел пролетел, — такие зёрна сея! что до сих пор растёт волнение земли. (Татьяна Бек)
две Сестры
Две странных девушки стояли на дороге, –
от долгого пути садни́ли ноги —
одна искрилась, как весенний сад,
пьянящий ароматом в пору мая,
другая, — как осенний листопад
собой невзрачна и, к тому ж, — хромая.
В раздумье обе: как им дальше быть,
где отыскать ночлег, где пищу раздобыть.
Ведь путь нелёгок — силы на исходе, –
вдали дымок увидели и сообща решили,
что этот славный домик им подходит,
и, предвкушая отдых, — поспешили.
Остановились у массивных врат,
посовещались, пошептались и стучат.
На робкий стук загадочных попутчиц,
как ясный гром, раздавшийся в тиши, –
с намереньем принять уставших путниц,
хозяйка обиталища спешит —
открыла дверь, любезно кличет в дом,
накрыла стол набеленным холстом, –
хлопочет, расставляя хлеб, напитки,
без устали, как грация, владея телом.
Гостей неприхотливые пожитки
разглядывая бе́гло, — между делом:
«Одна уж больно хороша! Такая краля…
Вторая – мать моя! – и рядом не стояла!
Босая, хроменькая...смотрит и молчит, –
глаза большущие — ну разве что глаза…
К чему мне их непрошеный визит?
И как об этом странницам сказать…»
Заговорила та, что ярче самих звёзд,
предчувствуя хозяюшки вопрос:
«Мы — сёстры. Мы пришли из снов,
из дивных сред Миров уединённых, –
а имя мне — Взаимная Любовь,
Любовью и сестра наречена
— Неразделённой.
Мы польщены безмерной добротой
и будем рады попроситься на постой».
Вникая в суть истории, хозяюшка Фелиция,
давно приметившая Аманди́на-гончара,
смекнула вмиг, что подсказала интуиция,
что ей не в помощь неказистая сестра, –
а вслух промолвила: «Да я не прочь
таким прекрасным девушкам помочь,
но приютить из вас могу всего одну, –
ох, жаль, что места на двоих — едва ль!
Про вас соседушке — Земфи́ре помяну́,
её жильё тут невдали́, она — вдова...»
— Пусть будет так, раз в доме мало места,
чего греха таить — давно вдвоём нам тесно, –
поту́пив ясный взор, сказала соглашаясь
Взаимная Любовь.
Любовь Неразделённая,
ведомая хозяйкой,
ушла безропотно меж связанных снопов,
неловко семеня за бойкой молодайкой.
Пересказав Земфире вкратце о делах, —
поведав о сестрёнках, Фелиция ушла.
Хозяйка испытующе смотрела на дурнушку,
задумчиво сказала: «А ты мне не страшна́, –
отдали меня замуж за лютого пьянчужку,
а он и по́мер вскоре…живу теперь одна…»
И стала жить Неразделённая Любовь
с ткачихой щедрой, обретя с ней кров...
Взаимная Любовь Фелиции меж тем
раскрыла гончару все тайны страсти,
заросший сад её был обращён в эдем,
а дом наполнился утехами и счастьем.
Земфира ж слишком поздно поняла,
сколь тяжкий крест на плечи приняла!
Подвох судьбы — безрадостный удел,
Любовь страшнее мук пред ней явилась
во всей своей необычайной красоте, –
нежданно в гончара она влюбилась!
И хла́дными ночами, в полусне, –
с любовью иссушающей наедине,
она как зверь в ловушке завывала.
Не ела, не пила, забросила дела…
Любовь её в мученьях утешала
словами сопричастья — чем могла:
— Я научу тебя играть на лютне
и наделю талантом абсолютным, –
ты станешь петь так истово прекрасно,
что будут замирать людей сердца
от звука голоса в порыве: ежечасно
блаженствовать от фистулы певца.
Не бойся боли безответных чувств —
они наперсники возвышенных искусств!
Горячим сердцем, закалённым маетой,
творятся таинства невиданных чудес, –
не прячься за душевной простотой,
добьёшься благосклонности Небес!
Ткачиха стала петь под звуки лютни,
обле́гчив себе бремя тяжких будней, –
отрадней не найти взамен разлуки
слёз благодати в опечаленных глазах —
такими ангельскими были эти звуки,
что птицы замолкали в небесах!
Всю сочность бытия сполна вернув, –
легко настраивая пальцами струну,
Земфира с нежностью взирала
на Любовь,
при помощи которой покоряла души,
ведь Амандин, — секрет её трудов,
шёл к ней…чарующие песни слушать.
Послесловие:
Роберт Бёрнс — Ночной разговор (перевод Самуила Маршака; в исполнении ЭльмирыГалеевой)
Robert Burns. Ночной разговор (в переводе Евгения Фельдмана)
Ты спишь, девчонка, в эту ночь? А, может, сон умчался прочь? Мне без тебя сейчас невмочь, – впусти меня, впусти!
В эту ночь, в эту ночь, в злой мороз колючий ты открой мне, открой, пожалей, не мучай!
Здесь ветер зимний, вой и свист, здесь небосвод угрюм и мглист, и под дождём, дрожа, как лист, кричу тебе: открой!
Не оттого ли этот крик, что зимний холод — напрямик, тебе и в душеньку проник ненастною порой?
ЕЁ ОТВЕТ:
Однако, милый, подожди: причём здесь ветры и дожди? Не стой напрасно, уходи, тебя я не впущу!
В эту ночь, в эту ночь, в злой мороз колючий уходи, милый, прочь, сам себя не мучай!
Не снег, не град, не ветра вой, не море влаги дождевой — опасен человек живой, коварный человек!
Цветок, что брошен за порог, сполна познавший злобный рок, – наивной девушке урок. Пускай заучит впрок.
Соловушка стремится вдаль, но — грянул выстрел… Ах, как жаль! Я — женщина. То не моя ль судьбина и печаль?
