That time of year thou mayst in me behold
When yellow leaves, or none, or few, do hang
Upon those boughs which shake against the cold,
Bare ruined choirs, where late the sweet birds sang.
In me thou seest the twilight of such day
As after sunset fadeth in the west,
Which by and by black night doth take away,
Death's second self, that seals up all in rest.
In me thou seest the glowing of such fire
That on the ashes of his youth doth lie,
As the death-bed whereon it must expire,
Consumed with that which it was nourished by.
This thou perceiv'st, which makes thy love more strong,
To love that well which thou must leave ere long.
Подстрочный перевод А. Шаракшанэ:
Во мне ты видишь то время года,
когда желтые листья, -- их или нет совсем, или мало, -- висят
на трясущихся от холода ветвях, --
оголенных разрушенных хорах, где недавно пели сладкоголосые птицы.
Во мне ты видишь сумерки дня,
который после захода солнца угасает на западе;
его быстро забирает черная ночь --
второе "я" Смерти, все опечатывающая покоем.
Во мне ты видишь сияние такого огня,
который покоится на золе своей юности,
как на смертном ложе, где он должен угаснуть,
поглощенный тем, что его питало.
Ты это постигаешь, и это делает твою любовь сильнее,
заставляя любить преданно то, что ты должен вскоре потерять.
Авторизованный перевод:
В моих чертах - свидетельство поры,
Когда, дрожа от холода, леса
Стряхнули пышной зелени шатры
И растеряли птичьи голоса.
Мой лик - гримаса сумрачного дня,
Что близкой казни ждёт с тоской изгоя,
Своё чело безропотно клоня
На ложе Смерти - злой сестры Покоя.
Я - только уголь, тлеющий
устало.
Костру дотла сгореть пришёл черёд:
И то, что прежде жизнь его питало,
На этот час его же и пожрёт.
...Огонь Любви больнее жжёт, когда
Дано её утратить навсегда.
|