Stop all the clocks, cut off the telephone.
Prevent the dog from barking with a juicy bone,
Silence the pianos and with muffled drum
Bring out the coffin, let the mourners come.
Let aeroplanes circle moaning overhead
Scribbling in the sky the message He is Dead,
Put crêpe bows round the white necks of the public doves,
Let the traffic policemen wear black cotton gloves.
He was my North, my South, my East and West,
My working week and my Sunday rest
My noon, my midnight, my talk, my song;
I thought that love would last forever, I was wrong.
The stars are not wanted now; put out every one,
Pack up the moon and dismantle the sun.
Pour away the ocean and sweep up the wood;
For nothing now can ever come to any good.
1936
Похоронный блюз
Пусть встанут все часы.
Замрёт пусть телефон.
Пусть пёс получит кость.
И пусть не лает он.
Умолкнет пусть рояль.
Затихнет барабан.
Пусть приготовят гроб.
И пусть аэроплан
кружит над головой
и, оставляя след,
напишет в небесах:
"Его здесь больше нет".
Пусть шейки голубей
украсит чёрный креп.
Пусть птицам полисмен
насыплет чёрный хлеб.
Он был мой Север, Юг
и Запад, и Восток.
Мой полдень, вечер, ночь
и дня он был итог.
Он был не только труд.
Он – песнь и речь моя.
Мы были б вместе, но…
Как жаль! Ошибся я.
Погаснут звёзды пусть,
и Солнце пусть умрёт,
и вместе с ним Луна –
придёт её черёд.
И океаны все
пусть высохнут до дна.
Исчезнет пусть Земля –
она мне не нужна…
Да… Бессюжетная река…
Без имени притом!
И где ж узнать наверняка?
Ага! Я вижу дом
там, на высоком берегу;
и люди в нём живут!
И я у них узнать могу,
речушку как зовут.
Я, как сомнамбула была;
мне наяву был сон;
звонили мне колокола,
и песню пел Кобзон,
и звал меня, маша рукой:
– Иди ко мне, иди!
Он был осанистый такой,
и орден на груди…
О, mille pardon!! Я виноват!
И нет прощенья мне!
Да! Я бываю странноват,
особенно во сне…
Засим откланяться позволь.
Пока, душа моя!
Зачем я принял алкоголь?
Зачем??? Не знаю я…
