Снег идёт, снег идёт. К белым звёздочкам в буране
тянутся цветы герани за оконный переплёт…. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Снег идёт, густой-густой.
В ногу с ним, стопа́ми теми,
в том же темпе, с ленью той
или с той же быстротой, может быть, проходит время?
Может быть, за годом год
следуют, как снег идёт,
или как слова в поэме?... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (Борис Пастернак. 1957 год)
С геранью что-то не так…
Цветёт на белом подоконнике герань, ты мне дарил её прошедшим сентябрём, когда прикинулся скромнягой-пареньком, по воле случая попавшим в глухомань. Мы размечтались, как чудесно заживём в избушке, виноградником обвитой, – в раздумье от речей твоих нежнейших решенье не казалось мне поспешным: ты звал меня воздушною Сильфидой, а я тебя — чудно́й профессор Плейшнер... Соседка ревностно твердила мне не раз, что пыл влюблённости бывает лишь сезон, – кровь отыграет, а затем тестостерон, упрямо к новым ощущениям стремясь, вели́т улучшить и меню, и пансион… Лишь музыка теперь напоминает мгновенья прошлого, вибрируя струной. Осенний ветер леденящий и сквозной подчёркивал контраст переживаний, – собрав вещички, ты простился… как с сестрой… Сказал "прощай", спиной прижавшись к две́ри, с невозмутимостью взирая свысока́. Лавиной горечи обрушилась тоска, – серьёзно — с невозвратностью потери, пришло страдание с налётом холодка… Опущен занавес. Разыграны все роли. Профессор, крах, — забыты все пароли, – нам неуютно даже быть наедине! Свидетельство непоправимости юдо́ли в сухих соцветиях герани на окне…
Послесловие:
* Сильфи́да (франц. Sylphide; трад.-поэт.) — танцующая, лёгкая, крылатая сильфида – в кельтской и германской мифологии, в средневековом фольклоре многих европейских народов: бесплотное существо в образе женщины, олицетворяющее стихию воздуха
Wolf Larsen—If I Be Wrong (Ошибаюсь Ли Я)
Иосиф Бродский. Письмо к А.Д. Всё равно ты не слышишь, всё равно не услышишь ни слова,
всё равно я пишу, но как странно писать тебе снова,
но как странно опять совершать повторенье прощанья.
Добрый вечер. Как странно вторгаться в молчанье. Всё равно ты не слышишь, как опять здесь весна нарастает,
как чугунная птица с тех же самых деревьев слетает,
как свистят фонари, где в ночи ты одна проходила,
распускается день — там, где ты в одиночку любила. Я опять прохожу в том же светлом раю, где ты долго болела,
где в шестом этаже в этой бедной любви одиноко смелела,
там где вновь на мосту собираются красной гурьбою
те трамваи, что всю твою жизнь торопливо неслись за тобою. Боже мой! Всё равно, всё равно за тобой не угнаться,
всё равно никогда, всё равно никогда не подняться
над отчизной своей, но дано увидать на прощанье,
над отчизной своей ты летишь в самолёте молчанья. Добрый путь, добрый путь, возвращайся с деньгами и славой.
Добрый путь, добрый путь, о как ты далека, Боже правый!
О куда ты спешишь, по бескрайней земле пробегая,
как здесь нету тебя! Ты как будто мертва, дорогая. B этой новой стране непорочный асфальт под ногою,
твои руки и грудь — ты становишься смело другою,
в этой новой стране, там где ты обнимаешь и дышишь,
говоришь в микрофон, но на свете кого-то не слышишь. Сохраняю твой лик, устремлённый на миг в безнадёжность, —
безразличный тебе — за твою уходящую нежность,
за твою одинокость, за слепую твою однодумность,
за смятенье твоё, за твою молчаливую юность. Всё, что ты обгоняешь, отстраняешь, проносишься мимо,
всё, что было и есть, всё, что будет тобою гонимо, —
ночью, днём ли, зимою ли, летом, весною
и в осенних полях, — это всё остаётся со мною. Принимаю твой дар, твой безвольный, бездумный подарок,
грех отмытый, чтоб жизнь распахнулась, как тысяча арок,
а быть может, сигнал — дружелюбный — о прожитой жизни,
чтоб не сбиться с пути на твоей невредимой отчизне. До свиданья! Прощай! Там не ты — это кто-то другая,
до свиданья, прощай, до свиданья, моя дорогая.
Отлетай, отплывай самолётом молчанья — в пространстве мгновенья,
кораблём забыванья — в широкое море забвенья. (1962 год)
да уж, чего только не бывает