— Успокойтесь! Я не собираюсь здесь с кем-либо спорить или читать лекции по теории эволюции. — И, сделав паузу, Сальватор сказал: — Беда не в том, что человек произошёл от животного, а в том, что он не перестал быть животным… Грубым, злым, неразумным.
(Александр Беляев. Человек-амфибия)
Лесной курьёз
Нет зверя мрачнее, чем грозный медведь — кто может в лесу так свирепо реветь? Пугать жутким рыком смешных оленят, ведь те на лужайке резвиться хотят, – но, чтоб не попасть малышне в переплёт, приходится дёру давать, как взревёт. В кустах бузины теребить гнёзда птиц охоч бурый мишка… И даже лисиц брюзжа́ вытесняет с насиженных мест, – быть мишке соседом — опаснейший квест! Топтыгинский нрав опостылел зверям, но выбора нет… ни зубам, ни когтям… И даже на волка не взглянешь без слёз. Однако случился с медведем курьёз — попался спросонья Топтыгин в капкан, который поставил заезжий цыга́н, – давненько он там, ще́рив зубья, лежал, и вот — наконец-то... В округе — скандал! Медведь косолапый истошно вопил так громко, что парочка местных кобыл стремглав унеслась сквозь колючий бурьян под гулкие звя́ки железных стремян… Да что там кобылы! Попятились все из ле́су дремучего прочь… за шоссе… Оставшись в чащобе болотной один, наш мишка скулил меж густых паутин и думал, наверно: "Почто́ всех стращал? Теперь я в изгоях…как сыч-маргинал". Ворчать и пугать — кто сказал: хорошо? Быть мощным и добрым —наука, дружок! …И как Га́рольд Ча́йльд, и походкой нетвёрд, – поди́ и доны́не Топтыгин ревёт….
Послесловие:
* Чайльд-Гарольд — герой поэмы «Паломничество Чайльд-Гарольда» (англ. Childe Harold's Pilgrimage), написанная лордом Джорджем Гордоном Байроном, в ней поэт описывает путешествия и размышления пресыщенного молодого человека, отпрыска старинного дворянского рода, который провёл довольно праздную жизнь, пресытился ей, но не был счастлив. Болезнь, вызванная опустошённостью устроенного и внешнеблагополучного существования. Чайльд – личность романтическая, рвущаяся в неведомое, которое кажется ему лучше, жаждет страшных и опасных приключений в незнакомых землях. В более широком смысле поэма — выражение тоски и разочарования, которые ощущает поколение, утомлённое эпохой Великой французской революции и последовавших за ней наполеоновских войн. Имя героя поэмы Байрона стало нарицательным и эквивалентно прилагательному "разочарованный".
2CELLOS / Michael Jackson—They Don't Care About Us [Им на Нас Наплевать]
Владимир Высоцкий. Лукоморья больше нет… Лукоморья больше нет, от дубов простыл и след, –
дуб годится на паркет, так ведь нет —
выходили из избы здоровенные жлобы,
порубили все дубы на гробы. Распрекрасно жить в домах на куриных на ногах,
но явился всем на страх Вертопрах,
добрый мо́лодец он был — бабку-ведьму подпоил,
ратный подвиг совершил, дом спалил. Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди, –
это только присказка — сказка впереди. Тридцать три богатыря порешили, что зазря
берегли они царя и моря,
каждый взял себе надел, кур завёл и в нём сидел,
охраняя свой удел не у дел. Ободрав зелёный дуб, дядька ихний сделал сруб,
а с окружающими туп стал и груб,
и ругался день-деньской бывший дядька их морской,
хоть имел участок свой под Москвой. Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди, –
это только присказка — сказка впереди. А русалка — вот дела! — честь недолго берегла
и однажды, как смогла, родила.
Тридцать три же мужика — не желают знать сынка:
пусть считается пока "сын полка". Как-то раз один колдун — врун, болтун и хохотун, —
предложил ей, как знаток бабских струн:
мол, русалка, всё пойму и с дитём тебя возьму.
И пошла она к нему, как в тюрьму. Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди!
Это только присказка — сказка впереди. Бородатый Черномор, лукоморский первый вор —
он давно Людмилу спёр. Ох, хитер!
Ловко пользуется тать тем, что может он летать:
зазеваешься — он хвать — и тика́ть! А ковёрный самолет сдан в музей в запро́шлый год —
любознательный народ так и прёт!
Без опаски старый хрыч баб ворует — хнычь не хнычь. Ох, скорей ему накличь паралич! Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди!
Это только присказка — сказка впереди. Нету мо́чи, нету сил, — Леший как-то не допил,
Лешачиху свою бил и вопил:
— Дай рубля, прибью а то́, я добытчик, а́ли кто?!
А не дашь — тогда пропью долото! — Я ли ягод не носил? — снова Леший голосил.
— А коры по сколько кил приносил?
Надрывался издаля́, всё твоей забавы для,
ты ж жалеешь мне рубля! Ах ты тля! Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди!
Это только присказка — сказка впереди. И невиданных зверей, дичи всякой — нету ей.
Понаехало за ней егерей. Так что, значит, не секрет: Лукоморья больше нет.
Всё о чём писал поэт — это бред. Ты уймись, уймись, тоска! Душу мне не рань.
Раз уж это присказка, значит, дело — дрянь.
ну да, задумывалось, как басня))
и жалость - дело благородное,
до тех пор, однако, пока не ущемляет достоинства…
а к глупышам у нас всегда особое отношение было, -
жаль их до невозможности
