. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . …Тебе тридцать три — ты почти взрослая: искры в глазах, пламя в груди. А хочешь любить — так люби Бродского! И никуда не ходи…
(группа «Немного нервно», из песни Екатерины Гопенко«Любить (ч)*удаков»)
Суров удел...
(почти что сказочка)
Суров удел типической гражданки, –
не жить мне в фешене́бельном шале́!
Кому-то — кофе с круассаном, крем-брюле…
А мне — мещанке! — крендель да баранки.
Но мой задор фрустра́цией не кли́нит,
коэфф самооценки не занижен, –
лишь зазвучит растерянно и тише
глас вопиющего в безмолвии пустыни.
Житьё-бытьё — отнюдь не кабала!
Блатная синеку́ра — не до по́та,
деви́чьи посиделки по субботам, –
мне нравится несу́етность в делах.
Однако пра́вы вездесущие соседки:
не стоило мне шастать по ночам, –
читала б «Камасутру» при свечах,
а не болталась, будто призрак, у беседки.
И не ждала бы с вожделением того,
кого достала гривуазность моцио́нов, –
его не трогают ни лирика канцона,
ни эвфемизмы и ни лексика арго́...
...Сотрудница, одна из сердобольных,
шепнула мне в курилке под тютю́н:
живёт в глухой провинции веду́н,
он мой вопрос решит краеуго́льно.
С самой собою допуская компромисс,
собрав в баул нехитрые пожитки,
я вско́рости стояла у калитки
в густом ряду подсолнечных кулис.
А у избушки — деревенский чудик!
Приметив гостью, искоса взглянул, –
он был до крайности субтилен и сутул,
а за спиной — декоративный прудик,
где над водой, заросшей буйной ряской,
сверкая перламутровым крылом,
большая стрекоза жужжит сверлом,
тараща в мир фасеточные глазки…
Под впечатлением уютности картин,
забыв бонто́н на колдовско́м сеансе,
я будто замерла в глубоком трансе
средь пышных обихоженных курти́н.
Промолвил ста́рче, заспанно зевнув:
«Зачем пришла, прелестная девица?
Дай разгадаю твои тайны, озорница,
и маету смятенных зыбких чувств».
И без утайки, по-простому рассказал
про легковерные сердечные порывы
и про невинность грёз неприхотливых,
про меланхо́лию в ореховых глазах, –
о том, что все когда-то ошибались...
Кого из нас не плющил шатких уз,
пору́кой отягчённых, тяжкий груз
и бремя нестерпимых колебаний:
возможно ли вторично доверять
тому, кто вас однажды уже пре́дал?
А я туманным рассужденьям деда
внимала, словно текстам букваря:
«Бросай поту́ги сделать офигенной
свою простую незатейливую жизнь,
они съедают твой ледащий организм,
усугубляя статус её бренный.
С учётом оптимального расклада
не занимай и не наращивай долги,
доверие — тончайший лист фольги, –
измял разок, попробуй-ка разгладить!
А счастье — краткий фееричный миг.
Случайный, неожиданный, летящий…
Оно — твой выбор. Ищешь и обрящешь.
И не вникай в противоречия интриг».
Отведав пе́чево из простенького теста,
отвесив дедушке почтительный поклон,
с зави́дной лёгкостью я подала́ся вон
сквозь дебри ивняка... И пела "пестню":