Глаза у него ясные – ясные…
словно небо холодное в конце августа…
А мысли в голове разные – разные…
Наивные… От рождения начисто…
Поутру, улыбаясь, на солнце щурится
да бормочет слова невнятные, странные…
Осеняет знамением крестным улицу,
где, куда ни глянь, нежданные да незваные…
Всяк куда – то, обгоняя время, торопится.
Кто судьбе навстречу, кто – от судьбы.
Только колокол лупит с церковной звонницы
«С новым утром тебя, юродивый…»
Крест на шее исхудавшей болтается –
знак смирения да всепрощения.
А юродивый молится – кается
«Прости, благостный, все прегрешения…»
Разве может деревня без дурака?
А уж в городе – непременно: сам Бог велел.
Крестит мир сумасшедший его рука,
а тому до покаяния нету дел.
Нужно столько успеть – полон рот забот:
обмануть, предать, осудить, отнять.
Обойти на круг, сделать первым ход.
Ночь и та – вулкан, ведь на всё не хватает дня.
Словом, суета… словом, жизнь, как жизнь…
всё обычно, буднично, вроде бы…
Но, как в нёбо кость, в голубую высь
впился крик «Прочь, блаженный… юродивый…!»
А он молчит лишь да улыбается,
свято веруя в воскрешение…
За обидчиков молит да кается
«Прости, праведный, им прегрешения…»
Он исчез, как дым… как кошмар ночной…
То ли в землю ливнем, то ль птахой ввысь…
Получил приют, получил покой
там, где смысл свой теряют и смерть, и жизнь.
Когда души с землей прощаются,
уходя туда, куда хода нет живым,
в провожатые грешным им назначается
ну точь в точь тот самый юродивый…
Крест на шее исхудавшей болтается –
знак смирения да всепрощения.
Уходящие молятся – каются:
«Прости, Господи, все прегрешения…»
|
