Мой рот цветет, как резаная рана.
Весь год обижена на муторные ночи,
где вспомнить нечего, кроме локтей шершавых,
коробок хрупких Клиникс, обидных слов:
ты плакса, плакса, дура.
Еще вчера ненужным было тело.
А вот сейчас его прямые углы
порвутся в клочья,
как узел за узлом
порвутся платья старой Мэри.
Гляди! Теперь оно заполнено всё страстью,
как будто бы прошлись дефибриллятором.
Ожило! Воскрешение!
Оно когда-то было лодкой деревянной,
на берегу валявшейся без дела, вместо
морской воды песок под днищем,
нуждающейся в хоть какой окраске,
не более, чем грудой старых досок.
Ты водрузил её, с любовью оснастил.
Избрал её.
Мои натянутые нервы.
Я слышу их, как музыку оркестра.
Где после долгой тишины бьют барабаны,
струнные играют.
И это сделал ты.
Ну просто чистый гений за работой.
Вступил в огонь любимый композитор. |
