Во мраке стёкла запотели,
Мир потускнел, в туман одет,
В её квартирке еле-еле
Стал различим любой предмет.
Про все грехи свои тогда я
Поведал – безупречной – ей,
А боль, мой череп разрывая,
Виски сжимала всё сильней.
Ей, не изведавшей порока,
В тот миг я виделся точь-в-точь
Как зверь, израненный жестоко,
С душой темней, чем эта ночь.
А я заполнен был томленьем
Любви особой, неземной,
Когда она к своим коленям
Прижала лоб горячий мой.
Ладони домиком сложила,
Не осуждая, не виня,
И, словно мудрая сивилла,
Взглянула нежно на меня.
Forgiveness
At dusk the window panes grew grey;
The wet world vanished in the gloom;
The dim and silver end of day
Scarce glimmered through the little room.
And all my sins were told; I said
Such things to her who knew not sin—
The sharp ache throbbing in my head,
The fever running high within.
I touched with pain her purity;
Sin's darker sense I could not bring:
My soul was black as night to me:
To her I was a wounded thing.
I needed love no words could say;
She drew me softly nigh her chair,
My head upon her knees to lay,
With cool hands that caressed my hair.
She sat with hands as if to bless,
And looked with grave, ethereal eyes;
Ensouled by ancient quietness,
A gentle priestess of the Wise.
|
