ОВЦЫ НА РАЗВАЛИНАХ
Арчибальд МакЛиш
(Лирнед и Аугусту Хэнд)
Друзья мои и незнакомцы,
Со мной постойте у стены,
Вернее там, где были стены раньше;
Где были мост и город дальше.
А ныне – вовсе не видны;
В дверной полёт здесь крыша провалилась
На стёртые ступени,
В открытое пространство что вели.
(Чьи ноги здесь ходили?)
Сто колоколен тут звонило,
И площадь полнилась людьми, – теперь овечье стадо
Грызёт здесь листья жёлтые травы,
И злые их сторожат их псы.
Неужто никому, а только овцам, жить можно средь руин?
Неужто час овец пришёл, а наши дни прошли?
Неужто средь овечьего помёта обречены мы -
Загробным пением стеная -
Скорбеть, ногтями лица раздирая?
(И чьим же пеплом головы свои мы посыпаем?)
Был отнят мир у нас, как дромадеры у Иова,
Поэтому пришла пора о нём рыдать?
И Бога проклинать и смерти ждать?
Трава как память, овцы - как хранители её?
Среди руин дворцов собакам ныне править?
Помыслите, помыслите, чем стали мы!
Помыслите, что значит человеком быть,
Который жизни путь с свечой в руке свершает;
И с губ своих слова и звуки извлекает,
А в сердца глубине несёт молчанье звёзд, –
И ноша эта смысл слепому камню придаёт,
Плечу девичьему гармонию рождая.
Да рассуждать об этом жизни нам не хватит -
О чудесах, что разум сотворил. О чудеса! – столь век
Дыханья быстротечен, и смерть не ждёт.
Но – чудо из чудес! Ведь чудо вдохновляет
Воображенья стройные леса!
Творение искусства – кедра двери,
Их каменные своды обрамляют.
Свершенье благодати, –
Церемониально входишь в храм –
Как в жизнь: невестой, с факельной ходьбою, - к сбывшимся мечтам!
Творение души –
Паломником в пустынь к святому валуну,
Чтоб в полночь прикоснуться бы к нему.
Свершенье волшебства! Свершенье благодати!
Мы видели его!
Нам это удалось, но разве этого нам хватит:
Чего ещё не увидали мы?
Под солнцем существуешь, полон смысла:
Ты – личность, одинок, неповторим.
На плоскости земной скитальцем, вовсе незаметен.
Плоды ума как тень его, – превыше гор.
Там, наверху, хранится его слово,
Как семя вновь взрастёт землёй.
И даже камень, камень вспомнит снова,
И даже листья – образ в них его.
А город что мираж, он весь лежит в руинах, –
Сидим, грустим,
Следим как овцы жрут траву.
Промчалось время наше!
Да, конец ему.
И в сумерках застольный разговор затих,
Прохладны пальцы у богинь,
Как мраморная галька, взятая с земли,
А небо тучами полнеет, ветры замели,
И эхом голоса шакальи слышатся вдали.
Пасутся овцы средь поверженных статуй, открыты их глаза;
Сидим в песке, в молчаньи,
Пересекает солнце небо, удлиняя тени.
Послушайте, друзья и незнакомцы,
Созданиям искусства и твореньям красоты
Конца и края не бывает – как не бывает у мечты.
Пусть овцы гадят на истоптанных ступенях,
Пусть миром правят псы – но даже и тогда
Прочертит палец круг в песке всегда.
Среди руин должна работа обновиться,
Едва забрезжит утро,
В цистернах красотой заплещется вода,
На гладкий камень, зарябив, прольётся,
А дальше - в шлюз, в озёра, навсегда,
И поколением младым трубопровод сработан;
Цемент под солнцем стынет, дымом пахнет,
Пеньковыми канатами,
Сосновою смолой и конским потом,
Людьми, растоптанною мятой.
Под светом солнца одинокий
Бредёт тот человек в молчаньи, между валунов;
А город возродится, костьми его и плотью, - вновь.
Черновик: 11 августа 2019 года
SHEEP IN THE RAIN
Archibald MacLeish
(for Learned and Augustus Hand)
You, my friends, and you strangers, all of you,
Stand with me a little by the walls
The bridge was here, the city further:
Now there is neither bridge nor town—
A doorway where the roof is down
Opens on a foot-worn stair
That climbs by three steps into empty air.
(What foot went there?)
Nothing in this town that had a thousand steeples
Lives now but these flocks of sheep
Grazing the yellow grasses where the bricks lie dead beneath:
Dogs drive them with their brutal teeth.
Can none but sheep live where the walls go under?
Is man’s day over and the sheep’s begun?
And shall we sit here like the mourners on a dunghill
Shrilling with melodious tongue—
Disfiguring our faces with the nails of our despair?
(What dust is this we sift upon our hair?)
Because a world is taken from us as the camels from the man of Uz
Shall we sit weeping for the world that was
And curse God and so perish?
Shall monuments be grass and sheep inherit them?
Shall dogs rule in the rubble of the arches?
Consider, Oh consider what we are!
Consider what it is to be a man—
He who makes his journey by the glimmer of a candle;
Who discovers in his mouth, between his teeth, a word;
Whose heart can bear the silence of the stars— that burden;
Who comes upon his meaning in the blindness of a stone—
A girl’s shoulder, perfectly harmonious!
Even the talk of it would take us days together.
Marvels men have made, Oh marvels!—and our breath
Brief as it is: our death waiting—
Marvels upon marvels! Works of state—
The imagination of the shape of order!
Works of beauty—the cedar door
Perfectly fitted to the sill of basalt!
Works of grace—
The ceremony at the entering of houses,
At the entering of lives: the bride among the torches in the shrill carouse!
Works of soul—
Pilgrimages through the desert to the sacred boulder:
Through the mid night to the stroke of one!
Works of grace! Works of wonder!
All this have we done and more—
And seen—what have we not seen?—
A man beneath the sunlight in his meaning:
A man, one man, a man alone.
In the sinks of the earth that wanderer has gone down.
The shadow of his mind is on the mountains.
The word he has said is kept in the place beyond
As the seed is kept and the earth ponders it.
Stones—even the stones remember him:
Even the leaves—his image is in them.
And now because the city is a ruin in the waste of air
We sit here and despair!
Because the sheep graze in the dying grove
Our day is over!
We must end
Because the talk around the table in the dusk has ended,
Because the fingers of the goddesses are found
Like marble pebbles in the gravelly ground
And nothing answers but the jackal in the desert,—
Because the cloud proposes, the wind says!
Because the sheep are pastured where the staring statues lie
We sit upon the sand in silence
Watching the sun go and the shadows change!
Listen, my friends, and you, all of you, strangers,
Listen, the work of man, the work of splendor
Never has been ended or will end.
Even where the sheep defile the ruined stair
And dogs are masters—even there
One man’s finger in the dust shall trace the circle.
Even among the ruins shall begin the work,
Large in the level morning of the light
And beautiful with cisterns where the water whitens,
Rippling upon the lip of stone, and spills
By cedar sluices into pools, and the young builders
String their plumb lines, and the well-laid course
Blanches its mortar in the sun, and all the morning
Smells of wood-smoke, rope-tar, horse-sweat, pitch-pine,
Men and the trampled mint leaves in the ditch.
One man in the sun alone
Walks between the silence and the stone:
The city rises from his flesh, his bone. |