Билл рос тихоней – не чета
Проказливым мальчишкам,
И – главная его черта –
Был скромен, даже слишком.
Иные думали, что он
Так робок и послушен
Лишь потому, что не умён,
Другие – что бездушен.
А кто-то, сделав умный вид,
Судил довольно строго,
Мол, парень мало говорит,
Зато он знает много.
Но мальчик вырос и отвык
От скромности всегдашней,
Стал поразвязней на язык,
Оделся поизящней.
Он мог в компании любой,
Где весело и шумно,
Смеяться и шутить порой
Довольно остроумно.
Судил без всякого стыда
О женских формах смело,
Причем за это никогда
Нахалу не влетело.
Девицы, глядя на него,
Вздыхали с кислой миной:
«Он очень даже ничего,
Когда б не был дубиной».
Тогда решил он преуспеть,
Призвал себя к порядку,
Став много лучше, чем медведь,
Танцующий вприсядку.
Надеюсь, он теперь чуть-чуть
Повыше в чьем-то списке
И подойдет какой-нибудь
Милашке-камеристке.
Of Himself
William was once a bashful youth;
His modesty was such,
That one might say (to say the truth)
He rather had too much.
Some said that it was want of sense,
And others want of spirit,
(So blest a thing is impudence),
While others could not bear it.
But some a different notion had,
And at each other winking,
Observed, that though he little said,
He paid it off with thinking.
Howe'er, it happened, by degrees,
He mended and grew perter;
In company was more at ease,
And dressed a little smarter;
Nay, now and then would look quite gay,
As other people do;
And sometimes said, or tried to say,
A witty thing or so.
He eyed the women, and made free
To comment on their shapes;
So that there was, or seemed to be,
No fear of a relapse.
The women said, who thought him rough,
But now no longer foolish,
'The creature may do well enough,
But wants a deal of polish.'
At length, improved from head to heel,
'Twere scarce too much to say,
No dancing bear was so genteel,
Or half so d;gag;.
Now that a miracle so strange
May not in vain be shown,
Let the dear maid who wrought the change
E'er claim him for her own.
|