Мне спеть бы милой крошке, но
Я арфу бросила давно
На ветке ивы*.
И песнь, что пела Мириам**,
Уж не звучит, как прежде, нам
У вод залива.
Краюшкой хлеба закусив,
Я шла, храня в душе мотив
Той песни давней.
А свет улыбки, что шутя
Ты подарила мне, дитя,
Сиял всегда мне.
И хоть на дне твоих зрачков
Таится мрак былых веков –
Смежи ресницы,
Поверь на миг мечте своей –
Пусть утро новых светлых дней
Тебе приснится.
Мы песен больше не поём.
Всё гуще тени с каждым днём
И всё темнее,
Но Иеговы*** глас во сне
Поёт всё так же песню мне
Об Иудее.
______________________
*У представителей иудаизма ива считалась деревом скорби. В Библии описаны рыдания иудеев, изгнанных со своей земли, которые развесили на ветки плакучих вавилонских ив арфы и причитали о своей участи.
**Мириам – пророчица, старшая сестра Аарона и Моисея, сопровождавшая израильтян во время их скитаний. По преданию, рядом с нею всегда был чудесный источник, из которого непрерывно текла вода.
***Иегова – одно из имен Бога, рассматриваемое как единственное «личное» (другие его имена рассматриваются как эпитеты или титулы).
Jewish Lullaby
My harp is on the willow-tree,
Else would I sing, O love, to thee
A song of long-ago--
Perchance the song that Miriam sung
Ere yet Judea's heart was wrung
By centuries of woe.
I ate my crust in tears to-day,
As scourged I went upon my way--
And yet my darling smiled;
Ay, beating at my breast, he laughed--
My anguish curdled not the draught--
'T was sweet with love, my child!
The shadow of the centuries lies
Deep in thy dark and mournful eyes--
But, hush! and close them now;
And in the dreams that thou shalt dream
The light of other days shall seem
To glorify thy brow!
Our harp is on the willow-tree--
I have no song to sing to thee,
As shadows round us roll;
But, hush and sleep, and thou shalt hear
Jehovah's voice that speaks to cheer
Judea's fainting soul!
|
