Блаженна мастера улыбка.
И не снижает общий шарм
материальная улика –
мохеровый валютный шарф.
Ведь мир давно не видит в этом
того, что стоит не прощать.
Теперь великому поэту
петь не позволят натощак.
Но всё не то. Не в этом дело.
Не верьте плохо про меня.
Дух неподсуден, ну а телу
грешно телесностью пенять.
Над притяженьем и скольженьем,
над модами по части рифм,
улыбка мастера, блаженна,
парит, ничто не повторив.
И, намекнув на область веры,
она вот-вот исчезнет с губ.
И снова ночь. И кошки серы.
И с ночи очереди в ГУМ.
Улыбочку, улыбку, мастер!
Держись, раз начал, до конца.
(Когда б он знал, как много власти
в работе мускулов лица!)
Есть окна, где не гасят света.
Заметны с улицы они.
Там неизвестные поэты
сидят, как филины, одни.
И этот уголь, этот порох
сжигает беспощадный Бог,
чтоб лишь один из тех, которых,
в свеченье воплотиться смог.
Но не страшны беда и лихо
и бесталанные стихи,
пока парящая улыбка
благословляет их грехи.
А двух поэтов не бывает.
Поэт один, пока поэт,
пока преемник уповает
на признанный авторитет.
Но чтоб возрос преемник, мастер,
дразни улыбкою своей,
пока не скажет кто-то: «Здрасьте.
Вы устарели. Я новей».
3 июня 1977 года. |
