Она сказала мне, что груб я и циничен,
что я жестокосерд и нет души во мне,
и что к любви я совершенно безразличен
и даже к сексу безразличен я вполне.
И что в стихах частенько я пишу про женщин,
но нет ни слова почему-то про неё,
что мог бы сочинять стихов о них поменьше,
а все слова, что им адресовал – враньё!
А я ответил, что не груб и не циничен,
есть, правда, склонность небольшая к куражу,
что к сексу (о-ля-ля!) отнюдь небезразличен
и если хочешь – прямо здесь и докажу?
Но что поделать мне с собою, если таю
и раскисаю я от женской красоты?
Изящным дамам для того стихи читаю,
чтоб легче было к ним мне навести мосты.
Да, избалован я у дамочек успехом,
но всё ж смиренно принимаю твой упрёк.
А хочешь, в душу заползу с лукавым смехом
и прихвачу с собою для тебя стишок?
Она смеялась звонко, пальчиком грозила:
её упрёки – это только болтовня!
Не лезь ты в душу, я тебя же не просила,
а лучше поцелуй немедленно меня! |
Накрасив губы впопыхах и невпопад.
И я весь день был бесконечно-эклектичен,
И ничему, друзья, уже я не был рад.