ДЕНЬГИ И СМЫСЛЫ
«Капитализм подразумевает, что работает принцип «кто сильнее, тот прав». Я видел много всего за 30 лет своей деятельности и, в общем-то, могу сказать, что анекдот про «нет ли у вас другого глобуса?» - это про меня.
Мы живем в мире, где деньги, действительно, являются универсальным, очень удобным и очень желанным механизмом измерения успеха. Жадность, к сожалению, и на Уолл-стрит… Опять-таки, капитализм — это максимизация прибыли. Мы живем в стране и в мире, где система измерения такова. В том числе и в журнале Forbеs, когда измеряют твое состояние, они не говорят: «Миллиард долларов, но при этом половина из них нечестно заработана» - они просто говорят: «Миллиард долларов».
У меня никогда не было охранников, и в 90-е — тоже. Наличие у меня в кошельке карточки метро, сам факт, что я могу по ней в любой момент поехать, был для меня очень важным элементом измерения успешности в 1990-е годы. Это к вопросу о том, как можно оценить, что является успехом. Как сказал один мой товарищ, это вообще очень разные могут быть системы измерения. Например, одна из систем измерения успеха — сколько денег ты можешь взять в долг по отношению к твоему ежемесячному доходу. Если ты зарабатываешь $100, а тебе могут без документов дать $500 — значит, ты очень успешный человек, раз тебе доверяют.
Два очень крупных российских бизнесмена в 2002 году ненавидели друг друга так, что у них шла большая война. Оба через нас покупали два разных актива в одной и той же отрасли, и они знали о действиях друг друга. И я тогда сказал, что это самое большое достижение: мы не воспринимались как группа Лужкова или группа Чубайса, мы воспринимались как независимый инвестиционный банк. И два человека, которые ненавидят друг друга, готовы работать через нас, и это будет нормально, не вызовет никаких проблем. Я считаю, если говорить об успехе «Тройки» — вот это, например, успех.
Я всегда говорил: ключевое преимущество «Тройки» в том, что ни один чиновник не может сказать, что это его карманная компания, будь это Чемезов, Чубайс, Греф, Якунин, Дмитриев, и дальше можно по списку идти. Они друг друга ненавидели, ругались, а мы со всеми ними работали, общались и делали то, что могли в том объеме, который требовался. В этом смысле важна была такая равноудаленность.
ТРОЙКА 1997 - 2008
Есть две очень страшные вещи: первая — когда ты насчитываешь прибыли больше, чем у тебя есть, вторая — когда ты не можешь остановиться на стоп-лосс. Это одна из самых больших сложностей. Очень мало кто имеет стоп-лосс, когда фиксируешь потерю и говоришь: «Дальше я не спускаюсь». Это две большие проблемы, которые существуют в головах людей.
[речь о 1997 году, когда владелец Тройки Питер Дерби продавал компанию и менеджменту было дано право решить кто ее купит – прим АМ] У нас был DLJ, и мы голосовали, что будет лучше для себя лично и что лучше для компании. И помнишь, как проголосовали люди: в основном лучше для них — это сделать сделку с DLJ, а лучше для компании — остаться российской и Банк Москвы…
[когда JPMorgan хотел купить «Тройку» в 2007 году Рубен принял единоличное решение не продавать – прим АМ]. Это не ошибка. Это было осознанное решение. В январе 2008 года мы должны были уже подписать сделку, все было проговорено. И я не спал всю ночь. Я сказал Веронике: «Знаешь, Вероника, какое-то странное у меня ощущение. Я понимаю, что надвигается кризис, уж слишком все перегрето». И это была уникальная сделка. Мне предлагали не только фантастическую цену, но еще и должность в европейском JPMorgan. Для любого банкира это мечта, потому что это лучший банк. Я с большим уважением отношусь к JPMorgan и Джейми Даймону, и ко всей команде. Они все стали очень близкими мне людьми. То есть у нас были очень теплые, хорошие отношения. Не было никаких сомнений, что это будет очень хорошая сделка. Тем более JPMorgan был для нас очень большим обслуживающим банком. В общем, с любой точки зрения это была очень хорошая сделка для меня лично, для команды, для всех.
Мы начали строить партнерство в 2004 году, когда мы выкупили все. И вот первое предложение — и мы сразу продаем. Мы даже не попытались создать инвестиционный банк для России. Я честно говорю: шансов было 5% на 95%, что получится построить российский инвестиционный банк, который сможет конкурировать глобально с мировыми банками. Слишком разные весовые категории. Но Россия — большая страна. Нам нужно иметь собственный банк. Не могут быть в такой стране только американские и европейские инвестиционные банки. И я сказал: «Я говорю откровенно, 5% на 95%, что у нас получится. Но если вдруг я пойму через 5 лет, что был шанс и я упустил его… Я не знаю, какая у меня будет болезнь – рак или что, но я точно не смогу это пережить».
И потом, когда случился кризис, не было ощущения, что это ошибка, потому что я осознанно принял это решение, понимая risk adjustment. То есть я понимал уровень риска, на который шел. Ну, окей, реализовался 95-процентный сценарий. Значит, я это сделал осознанно. Поэтому, когда мне говорят: «Не жалко?», я всегда отвечаю: «Нет, потому что это было осознанное решение». И это очень важно, потому что мы много делаем ошибок в своей жизни. Но бывают ошибки, о которых ты потом жалеешь, потому что ты не подумал, не рассчитал. А бывают ошибки, когда ты говоришь себе: «Я взял на себя риск, не получилось. Ну, окей. Мужик!»
Одна из причин продажи «Тройки Диалог» [в 2009 году Тройка была продана Сбербанку за сумму существенно меньше того что предлагал JPMorgan; это означало конец идеи инвестбанка для России – прим АМ] в том, что мы увидели: не важно, хороший ты или плохой — главное, кто последний умрет. А когда одному из банков дали $12 млрд поддержки, чтобы спасти его валютную позицию, я понял, что, в общем, с этим сложно конкурировать. Потому что это неважно, насколько ты хорош. Ты не можешь контролировать ситуацию, когда один банк получает $12 млрд на закрытие валютный дырки, а другой должен работать на рыночных условиях.
ИНВЕСТОРЫ И СПРАВЕДЛИВОСТЬ
Память у всех довольно короткая. Когда в 1998 году случился кризис, мне было очень тяжело психологически, потому что я понял: вот я строил правильные системы, все хорошо, мы стоим, капитал есть, а клиентов — нет. И как нам работать? Когда ты пытаешься в стране, которая кинула всех, будем говорить уличным языком, выстроить правильный институт, я думал, что инвесторы не забудут этого никогда, но увидел, как за два года инвесторы забыли очень быстро все. И некоторые компании, которые просто в жесткую обманули людей, списали сотни миллионов долларов, стали стоить десятки миллиардов долларов. Инвесторы все забыли о том, на чем эти деньги были заработаны.
РОССИЯ (И ОСТАЛЬНЫЕ)
Есть коррупция, когда ты помогаешь тому, что можно сделать быстрее. Вторая коррупция — это когда ты разрешаешь то, что нельзя делать. Третья коррупция — когда ты создаешь проблемы другому человеку, чтобы он принес тебе деньги, потому что иначе он не сможет работать. И можно говорить, что первое, в принципе, просто стимулирует перераспределение части сверхмаржи из-за неэффективности экономического и бюрократического аппарата. А третье — это неприемлемая вещь. Это опять вопрос восприятия. А в Америке коррупция полностью легализована, просто через лоббистские организации.
У меня был осознанный выбор. Я всегда знал, что я меняю страну. Я не верю, что можно уехать из России и абстрагироваться от того, что здесь происходит, надеясь, что все пронесет. И что если здесь будет очень плохо, то можно будет спокойно жить в Италии или во Франции где-нибудь на Лазурном Берегу и не переживать, что где-то за железной стеной что-то плохое происходит. Как человек с активной жизненной позицией я считал, что если будет плохо в России, то так, что мало не покажется никому. И если уезжать, то в Новую Зеландию или какую-нибудь Патагонию, то есть как можно дальше от всего — тогда, наверное, пронесет. А если не так, то надо оставаться, пытаться что-то здесь делать — а здесь много чего интересного, и так делать, чтобы оставить все детям.
Из 50 компаний у нас 42 оказались в «черном списке» как не соответствующие стандартам. Один инвестор меня тогда спросил: «Рубен, тебе не страшно, что все компании в «черном списке»?». Я говорю: «Знаешь, в чем проблема? Что никого даже не волнует, что они в «черном списке». если бы мы ориентировались на тот отчет про 50 компаний, где 42 — в «черном списке», то мы должны были работать только с восемью компаниями, но это невозможно было, нас бы тогда не было на рынке.
[О Росгосстрахе, но и не только – прим АМ] Когда мы пришли — еще, может быть, 2-3 года, и просто ничего бы не осталось от этой компании, потому что она была бы разорвана на 80 отдельных дочерних фирм. Были предприняты огромные усилия. Вложения были сделаны фантастические, чтобы все это развить. К сожалению, все закончилось как закончилось, это уже часть реальной России.
О ЛЮДЯХ
Правильные люди, правильные процессы — это то, что создает лучшую безопасность. Если люди неправильные, ты можешь ставить одну систему безопасности, вторую, прослушку, слежку и все остальное — не cработает. Люди все равно более креативные, чем любая система, поэтому в любом случае найдут отмычку.
Что касается уже умения уговаривать людей — я действительно этим очень горжусь и считаю, что это то, что мне дано Богом как талант. Но здесь, мне кажется, должны сойтись три вещи. Это должна быть интересная идея, которая способна зацепить, она должна быть очень благородной и амбициозной. Второе — ты должен быть честен. Люди должны понимать твою мотивацию, точнее, должны верить, что ты не говоришь одно, а делаешь другое. Что ты не пытаешься рассказать о какой-то благородной цели, а при этом немножко еще заработать себе в карман. И третье — ты должен действительно выстроить процесс принятия решений. В «Сколково» я не имею никаких привилегий или
Помогли сайту Реклама Праздники |