Роман В. Кочетова «И что ты хочешь?» и смерть Советской власти

 
     Даже смерть человека не одномоментна. Проходит еще несколько минут между остановкой сердца и гибелью мозга, лишенного кислорода, между клинической смертью и окончательной. И тем более эта растянутость относится к смерти социального организма. Государство еще функционирует, издает распоряжения, народ подчиняется, а с исторической точки зрения оно уже мертво, хотя и бежит подобно курице без головы куда-то вперед.
Когда СССР погиб юридически известно: 26 декабря 1991 года Верховный Совет принял декларацию о прекращении существования Советского Союза. А когда погиб фактически? В годы горбачевской перестройки? Вроде, так. Хотя кое-кто предрекал гибель СССР много раньше. В 1969 году диссидент А. Альмарик даже выпустил книжку «Доживет ли СССР до 1984 года?» Дожил и пережил. Но не надолго. Значит, были те, кто почувствовал, что дело плохо, что начались процессы разложения и добром дело не кончатся. Среди таких был писатель Всеволод Кочетов. Причем почувствовал он неладное достаточно рано – уже в 1960-е годы, и в 1969 году был издан его последний прижизненный – «закатный» - роман «И что ты хочешь?»
Закатные романы бывают разные. М. Булгаков написал про свое предчувствие в виде приезда в СССР Воланда с его судом нехристианской справедливости. И Суд состоялся в виде сталинских чисток. Свои предчувствия перенес на бумагу и Кочетов. Он понял, что если СССР и идее коммунизма предстоит погибнуть, то от рук советской интеллигенции. И угадал. Именно она стала горбачевским тараном, снесшей социализм (или то, что им именовали).
Но как именно будет происходить само действо? Ни М. Булгаков, ни В. Кочетов не были социологами, чтобы писать политические трактаты. Они были писателями и облекли свои мысли в художественные образы. Правда, Кочетов писал идеологические романы. Поджанр в советской литературе распространенный. Идеология как таковая не предполагает глубокий интеллектуализм и высокий художественный уровень, пример чему изучаемое в советской школе произведение Н. Чернышевского «Что делать?», хотя Достоевский в «Бесах» доказал, что исключения возможны. Пытался выйти на подобную высоту в своих идеологических романах «На ножах» и «Некуда» Н. Лесков. Традицию идеологического романа уже с коммунистических позиций продолжил В. Кочетов. Причем, как и Достоевский с Лесковым, он писал «пророческий» роман.
О чем? Об интеллигенции и псевдокоммунистах.
Обычно писатели в идеологических романах использовали приемы сатиры. В романе Кочетова современники узнавали шаржированные фигуры Ильи Глазунова и Владимира Солоухина, искушенные – пасквиль на «заграничных» литературоведов Витторио Страда и  Патрисию Блейк. В образе же любовно выписанного благородного борца с нечистью писателя Булатова (показательная фамилия) узнали главреда журнала «Октябрь». Функционировали в качестве персонажей уже неведомые нам за давностью лет историки, искусствоведы...
Альтернативу же «гнилой» интеллигенции писатель показал в сценах с рабочими завода.

«Удивительными были на заводе девчонки. Как отличались они от изломанных кукол секретарш из иных учреждений, продавщиц из магазинов, из разных случайных застольных компаний! Здесь они не были лишь существами другого пола, они были подлинно равноправными с мужчинами. Если подойдешь к такой, заговоришь с ней, сна не начнет крутить перед тобой боками, строить загадочные гримасы, так или иначе предлагаться в качестве объекта для ухаживания».

    С виду просты были рабочие-мужчины, но с пролетарской косточкой:

«Шутить заводские любят. То тебя будто ни с того ни с сего увесисто хлопнут по плечу, то без особых церемоний попросят потесниться за столом во время обеденного перерыва и, почти сидя у тебя на коленях, добродушно станут похохатывать на тему, что, дескать, в тесноте да не в обиде, то всей бригадой примутся вышучивать тебя по поводу уж очень старательно повязанного галстука и свежей белой сорочки… И если не подчиниться общему духу коллективизма, если не научиться понимать шутку, сказанную от души, неладно тебе будет… Пропадешь. И сам их всех, шутников этих, возненавидишь, и они начнут рассматривать тебя как полное ничтожество».

Кочетову нравится заводской коллектив, включая грубоватый рабочий юмор. Почему? Потому что:

«Общаясь с заводскими людьми, с отзывчивыми, добрыми заводскими девчатами, Феликс вспоминал рассказы отца и его друзей о годах войны, о фронте. Перед ним вставали такие вот, молодые и старые, одетые в те времена в гимнастерки, в шинели и ватники, мужчины и женщины, и совсем парнишки, совсем девчонки,– в землянках, в траншеях, в атаках, в походах, и ему до предела ясным становилось, почему они победили, почему выиграли войну. Если такая вот девчонка в ходе боя могла вытащить из под огня на своей совсем не богатырской спине десяток раненых, если такой паренек мог с ходу броситься на амбразуру дота и собою перекрыть пулевой поток, то как же иначе? Как не победить?»

    Что ж, аргумент был мощным. То было и впрямь поколение победителей. Только Кочетов опрометчиво переносил старую победу на молодежь 1960-х. А она уже сильно отличалась от поколения 1941 года. И не тем, что не стала бы воевать с врагом, а по духу. Ведь в 1940-м ни кому в голову не пришло бы подражать нацистской Германии, а молодежь 60-х активно впитывала в себя культуру «государств членов НАТО». Кочетов привычно видел в рабочем классе передовую социальную силу; тех, кого он любовно описал в первом своем романе «Журбины». О своей вере продолжал писать и дальше, в том числе в новом романе. Но исподволь ситуация менялась. Коллега по журналу «Октябрь» Ю. Идашкин вспоминал, что после поездки Кочетова в Ленинград для сбора материала для очерка о передовых рабочих, он сказал ему мрачно: «Журбиных больше нет…». Но в романе пока что, как видим, наличествовали.
А что еще было? Кочетова серьезно обеспокоила эволюция нерабочей части советской молодежи.

«– Скажи, но только с полной откровенностью: как ты относишься нашей нынешней молодежи?...
– В общем то все вроде бы и на месте,– подумав, заговорил Сергей Антропович.– Вы образованные, кое что знаете, развиты, остры. Многие из нас, старших, в вашем возрасте еле ворочали языками, а среди вас уйма Цицеронов. Все, значит, хорошо и вместе с тем тревожно, Феликс, очень тревожно.
– Отчего? Почему?...
– В мире то, дружок, натянуто, как струна, вот вот загудит. На нас идут таким походом, какой, может быть, пострашнее походов тех четырнадцати государств, которые кинулись на Советскую республику в девятнадцатом году.
– И ты думаешь – что? Что в случае чего мы не выдержим, не вы стоим, драпанем в кусты?
– Не в этом дело, совсем не в этом… Дело в другом. В том, что вы беспечны, вы слишком поверили сиренам миролюбия – и зарубежным и нашим, отечественным. Эмблемой вашей стал библейский голубь с пальмовой ветвью в клюве. Кто только вам его подсунул вместо серпа и молота? Голубь – это же из библии, из так называемого «священного писания», он не из марксизма…»

    Прав оказывается дедушка Гегель с его утверждением, что история повторяется дважды. Прошло чуть более 50 лет и вновь Россия столкнулась с теми же проблемами -западных врагов, чистоты идеологии и необходимости прививать молодежи оборонное сознание. А доживи Кочетов до1991 года, увидел бы, что та молодежь проиграла битву за СССР. Правда, Сталин в Великую Отечественную войну почему-то не напирал на защиту социализма, а выдвинул на первый план феодала А. Невского и крепостников Суворова с Кутузовым. Причем Суворов принимал участие в подавлении восстания Пугачева. Зато среди символов борьбы с нацизмом не было большевиков-героев гражданской войны. Ни одного! Ни Чапаева, ни Щорса, ни Блю… Ах да Блюхер оказался японским шпионом, как врагами не менее половины переживших гражданскую смуту орденоносных героев. Но герой романа Кочетова эти «детали» игнорирует и в идейном разговоре с сыном все эти «блюхеры» и прочие «тухачевские» возникают лишь по касательной:

«– И все равно напали на вас внезапно, все равно, как всюду пишется, Сталин не подготовился к войне, растерялся.
– Я понимаю, что ты сознательно обостряешь разговор и подливаешь масла в огонь спора, Феликс. Ты ведь неглупый, ты умный. И ты не можешь не понимать, что если бы было действительно так, как… ты где то вычитал, мы бы с тобой не сидели сегодня у окошечка с газетками в руках… Не повторяй, Феликс, сознательной клеветы одних и обывательских пошлостей других. Было сделано наиглавнейшее: к войне, к выпуску самого современного оружия в массовых масштабах была подготовлена наша промышленность, и необыкновенную прочность приобрело производящее хлеб сельское хозяйство  оттого, что было оно полностью коллективизировано. И не было никакой «пятой колонны», оттого что был своевременно ликвидирован кулак и разгромлены все виды оппозиции в партии. Вот это было главное, чего никто не прозевал, Феликс».

      Ба, как все знакомо! Вот где оказывается первоисточник. Ведь в нашем веке эти доводы повторялись десятки раз без ссылки на авторство.  И про коллективизацию, и про «пятую колонну» и даже про выпуск современного оружия в массовых масштабах, оказывается, первым заговорил не Резун-Суворов, а Кочетов, пусть и декларативно, но с четким выводом – «вот это было главное».
Впрочем, 99 процентов поклонников Сталина, а также марксистов-ленинцев, уверен, не читали не только Кочетова, но и сочинения самого Сталина. Как и отец Феликса, Сергей Антропович, кстати, крупный хозяйственник и начальник, иначе он бы не упомянул 14 государств, что кинулись на Советскую Россию. Потому что эту версию опроверг сам Сталин, причем дважды.
«Это тот период, когда нам угрожали – оказавшимся впоследствии мифическим – союзом 14 государств». И потом опять: «…всеми силами выдвигая на сцену даже мифические 14 государств, которыми угрожал России Черчилль…» (Сталин И.В. Соч. Т.4. С.382, 388).
Так может и существование «пятой колонны», состоявшей из большевиков и командиров Красной Армии, был мифом? А кулаки, то есть сильные хозяйственники, не стали бы привечать немецких оккупантов, чтобы те реквизировали продукты их труда на нужды рейха?
Но главное заклеймить, а там пусть отмываются.
Кочетов исходил из простой идеи, что есть только одна единственная истина. Это ленинская правда, пролетарское дело. Все остальное – искажение и отход от единственно правильного способа жить и думать. Ничего нового - чисто религиозный подход к бытию. Есть один Бог, один катехизис и те, кто не укладываются в провозглашенные постулаты – еретики, достойные изгнания, а то и смерти. Такой подход требовал упрощения социальной жизни и мышления. По научному называется «редукция». Поэтому люди, уверовавшие в одну-единственную правду, искренне не понимали, почему и зачем другие хотят жить по иному? И Кочетова можно понять. Ведь марксизм-ленинизм сулил прекрасное коммунистическое будущее, где, в отличие от капитализма, нет эксплуатации, разделения на богатых и бедных, любых форм угнетения, а одно сплошное братство. Поэтому он устами героини высказывает недоумение:

«Почему, зачем идут люди в церковь? Неужели в наше время,