Как писать стихи

Иллюстрация: Петр Кончаловский "Окно поэта", 1935
­
1. Универсального рецепта написания стихов не существует. И это хорошо – в этом есть своеобразная гарантия грядущей новизны: завтра придут поэты, которые напишут по новым правилам, которые зададут сами. Поэзия обновится и получит стимул существовать дальше.

Но, как бы то ни было, несмотря на высокую степень поэтической свободы, без следования неким правилам в стихотворчестве обойтись нельзя. Мы всё-таки, как теперь известно не только господину Журдену, обычно говорим прозой. Это означает, что территория поэзии лежит поодаль — её ещё надо как-то достигнуть. Чтобы получить стих, мы должны перейти из прозы в поэзию, пересечь границу, которая обозначена какими-то вешками —признаками поэтического текста.

Сегодня существуют различные переходные формы (промежуточные состояния) – белый и свободный стих, стихотворения в прозе и т.д. Это несколько дезориентирует – где мы? Уже по ту сторону границы, на территории поэзии, или ещё нет?

Наверное, не стоит искать здесь объективности. Демаркационную линию можно провести по-разному, руководствуясь собственными предпочтениями. Но если мы хотим быть причастными поэзии, без самой демаркации не обойтись. Следовательно, первые вопросы, которые надо себе задать: что для меня есть поэзия? Каковы существенные признаки, позволяющие мне считать, что передо мной именно поэтический текст? Чеширский кот из Страны чудес совершенно справедливо заметил Алисе, что если тебе всё равно, куда попасть, то всё равно, куда идти. Чтобы быть уверенными в том, что мы получили поэтическое произведение, надо чётко понимать, что называется таковым.

2. Слово «произведение», на самом деле, является ключевым. Допустим, мы решили порвать с прозой и отныне изъясняться только стихом, выдавая на-гора что-нибудь такое:

Я теперь пишу свою

В рифму каждую статью.

Зарифмованные строки

Смысл подчеркнут глубокий.

И так далее…

Можно ли сказать, что мы вышли (или буквально переселились) на территорию поэзии? Признаки стихосложения присутствуют, но полученный результат есть ли стихи?

Тут надо сделать одну ремарку. Отсылка к рифме появилась не случайно. Объективно ритмически упорядоченные строки и созвучность их окончаний являются своего рода визитной карточкой поэтической организации текста. Ритм и рифма чуть ли не кричат, что перед нами поэзия; по крайней мере они хватают за рукав, привлекая внимание: мол, смотри, тут говорят стихами. Самый простой способ подчеркнуть, что ты перешёл на сторону поэзии, — использовать рифму.

Но я должен признаться и в субъективных причинах. Вольный стих и верлибр мне непонятны. Если вы хотите поговорить о том, как писать верлибром, вам нужен другой собеседник. Я, конечно, признаю, что произведение, написанное верлибром или вольным стихом, может быть великим. Но от меня ускользают критерии качества: что является ошибкой, небрежностью или проявлением творческой неудачи в подобном стихе? Как можно судить, что внесённые изменения делают стих лучше? Получается, что всё дело в предпочтениях. Если кому-то нравится написанное, то стих удался. При этом достигается своего рода всеобщее равенство: любой стих может быть или отвергнут, или принят. Отвергнутые стихи проиграли, а принятые уравнены между собой — нельзя сказать, что один стих лучше другого, потому что нельзя сказать чем. Это весьма демократично, и, наверное, именно это делает свободный стих популярным — не столько среди читателей, сколько среди поэтов. Тут, кажется, любой может говорить на равных с известными именами.

В то же время меня не оставляет ощущение, что выбор свободного стиха — это проявление поэтической слабости, желание получить результат с минимумом трудозатрат. Вернее, сделать так, чтобы процесс творчества зависел только от тебя, без учета сопротивления материала. Как если бы зодчий мог закончить строительство в любой момент, удовлетворившись достигнутым, не взирая на то, есть ли у дома крыша, вставлены ли окна, подведены ли коммуникации и т.д.

Ритмический рисунок и рифма являются настолько сильными средствами воздействия на читателя, что отбросить их было бы расточительством, если только автор не подозревает, что заданные ими требованиями не дадут ему вывести стих на надлежащий уровень качества. Если ты не можешь сделать так, чтобы от рифмы стих выиграл, отбрось её. Но это означает, что ты отказываешься принимать брошенный тебе вызов, прогибаешься, отступаешь под давлением. Идеальный стих, реализованный в максимально возможном качестве, предполагает, что задействованы все каналы для создания впечатления, а значит, и рифма.

Но сама по себе рифма не создаёт поэзии. Поэтический язык — это инструмент, который работает, только будучи приложенным к надлежащему, поэтическому содержанию. Подобно тому, как махание гаечным ключом не может называться работой; ключ следует приложить к гайке, тогда он будет при деле.

Рифмовка может расцениваться только как упражнение, в ограниченном объёме весьма полезное. Оно помогает овладеть чувством ритма, получить навык подбора рифм, научиться находить свежую рифму, а значит, распознавать рифму заурядную. Но только не считайте зарифмованный поток мышления стихами. Как нельзя, например, считать стихами записанный в рифму конспект прослушанной лекции.

3. Итак, мы возвращаемся к слову «произведение». Что представляет из себя произведение? Прежде всего, это продукт. То, что мы произвели и отпустили от себя. Оно существует независимо от нас, хотя мы, конечно, можем к нему ещё неоднократно возвращаться, дорабатывая и улучшая его. В этом разница между наброском и незаконченным произведением. Набросок — это то, что ещё не получило самостоятельного существования. В наброске стихотворение подобно, скажем, электромагнитному полю — есть некоторое возбуждение, толкутся смыслы, образы, слова, рифмы, но никакой внятной результации, никаких четких контуров пока нет. Всё может быть отброшено, переставлено, переплавлено в нечто иное. Незаконченное произведение уже в какой-то степени состоялось. Можно сказать, о чём оно, какая у него стилистика, какая форма. Его можно узнать. Доработка не создаёт новой сущности, всегда можно сказать, что это изменённое, но всё то же произведение.

Суть произведения как раз этом узнавании. Мы имеем что-то, обладающее индивидуальными признаками. Если представить себе мир как некую заполненную протяженность, а в литературной проекции — как некое множество произносимых слов, то наше произведение будет четко фиксироваться на этом фоне как распознаваемая единица. Если оно сливается с фоном, то надо признать, что произведение не состоялось.

Тут надо оговорить одну распространённую иллюзию. Автор смотрит на своё произведение особенным, любящим взором. Он видит не только записанные строчки — они лишь верхушка айсберга. Автору прекрасно известно, что он хотел сказать, какие мысли и переживания призвано выразить его произведение; он помнит, что он искал — образ ли, рифму, слово, и знает совершенно точно, как и что ему удалось найти. Весь этот массив для него очевиден, и порою сложно понять, что сторонний наблюдатель лишен этого комплекса ощущений: в его глазах строчки не обладают историей, он видит только их, и чего в них нет — того нет.

Поэтому ценность написанного определяется не автором. Для автора, что бы он ни написал, написанное будет выделяться в объект, заслуживающий внимания, — ещё бы! Ведь это имеет непосредственное отношение к нему, а мы всё, что связано с нами, считаем важным. Читатель тоже может быть предвзятым, например, если он знает нас лично. Обращаясь к нашему произведению, он будет находить то, чего там нет, привязывая к прочитанному свои интерпретации, основанные на том, как он нас видит и как к нам относится. Квалифицированное мнение приходит издалека — оно должно быть отделено от автора или пространством, или временем; там, где все связи с автором утеряны, видно, что из его творчества превращается в тыкву, а что остаётся прекрасной хрустальной туфелькой.

Сказка о Золушке мудра: мы знаем, что карета была тыквой изначально, и только волшебство феи заставляло её казаться не тем, что она есть. Туфельки же с самого начала были прекрасны. Поэт должен научиться если не видеть, то хотя бы чувствовать, что в его творчестве тыква, а что хрусталь, — без этого хорошим поэтом не стать. Надо научиться смотреть на свои стихи чужим взглядом. Один из простых способов получить подобный эффект — дать стихотворению вылежаться. Не надо спешить с публикацией. Записали стихотворение в тетрадь — и перевернули страницу. Вернитесь к нему через год, и тогда его качество станет для вас более понятным.

4. Что мы имеем в виду, говоря о качестве? Тут могут подразумеваться разные вещи. Например, качественная еда должна быть свежей и иметь натуральный состав. Во многих случаях мы смотрим на выделку и глубину проработки. А что с поэзией? Свежесть, как мы выяснили, лишь затеняет картину, а не проясняет её. Как быть с проработкой? Можно ли добиться качества, серьёзно поработав со стихом?

Наверное, каждый видел фразу, что поэзия требует труда. Классический образ поэта — это субъект, с задумчивым видом сидящий у письменного стола, на котором лежит исчерканная рукопись или разбросаны смятые листки черновиков. На слуху строчки Маяковского:

«Поэзия —
     та же добыча радия.
В грамм добыча,
        в год труды.
Изводишь
     единого слова ради
тысячи тонн
      словесной руды.»

Тут, конечно, использована гипербола — стилистический приём, суть которого состоит в преувеличении. Если взять сказанное буквально и посчитать, то мы получим, что на 1 грамм итогового слова поэту необходимо перелопатить — сколько? В килограмме — 1000 грамм, в тонне — 1000 килограмм; итого получаем: 1000 * 1000 * 1000=1 000 000 000, одна тысяча тонн составляет миллиард граммов. В языке столько и слов-то нет.

Приходится признать, что фактор труда в глазах поэтов несколько переоценён. Маяковский написал «в год труды», но если полистать поэтические сборники, то мы увидим, что у многих стихотворений проставлена дата написания. То есть стих появился на свет одним днём, иногда двумя. И это типовая ситуация.

И в то же время исчерканные рукописи и смятые черновики тоже вполне реальны. Бывает так, что стих складывается как бы сам собой («муза нашептала»), но даже в этом случае он редко оказывается безупречен. Находится то, что надо поправить. Работать со стихом необходимо, но область достижимого за счёт корпения над рукописью на самом деле не очень велика.

Каждый стих-«сырец» обладает определённым потенциалом. Задача автора — помочь этому потенциалу проявиться в полной мере. Но есть предел, который нельзя перепрыгнуть. Если исходный материал — невысокого качества, сколько бы мы в него ни вложили труда, шедевра не получится.

Даже наоборот. С какого-то момента доработки могут начать портить стих. Стихотворение, записанное «с голоса музы» (как оно сложилось изначально), обладает важным свойством — непосредственностью. Оно передает живые впечатления,