А оный Ломоносов, яко человек, на которого я имею подозрения, по челобитью моему в силу указов, как известный мне злодей, будет от моих дел отрешен.
Оный Ломоносов, может быть, принял дерзновение делать таковые на меня нападения оттого, что он часто от пьянства сходит с ума, что всему городу известно, и (как уповательно) то он ту промеморию подписал на меня в обыкновенном своем безумстве; ибо Академия причины не имеет взыскивать с меня деньги таковым порядком, понеже я не только от казенных долгов, но и ни от каких никогда не отпирался.
Я Государственную Штатс-Контору нижайше прошу, чтобы она не состоящего под своим ведомством человека, по тому только одному, что он от нее жалованье получает, наказывать не благоволила; ибо ежели бы Академия хотела с меня Деньги взыскивать, (оскорбляя) так чувствительно и меня, честного человека, то бы должна была она писать не в то место, от которого я жалованье получаю, но где я под ведомством состою; ибо всегда и часто с ума сходящий Ломоносов не может повелением своим ни одной полушки удержать из моего жалованья, хотя бы он и в целом уме был; потому что я свое жалованье получаю по именному Ее Императорского Величества указу и служу от начала службы моей беспорочно.
А он, Ломоносов, таковые во пьянстве дерзновения делал неоднократно, за что содержался несколько времени под караулом и отрешен был от присутствия Конференции.
А что он не в полном разуме, в том я свидетельствуюсь сочиненною им Риторикою и Грамматикою.
"Посылаю тебе драгоценность: донос Сумарокова на Ломоносова. Подлинник за собственноручною подписью видел я у Ив. Ив. Дмитриева. Он отыскан в бумагах Миллера, надорванный, вероятно, в присутствии и, вероятно, сохраненный Миллером, как документ распутства Ломоносова: они были врагами. Состряпай из этого статью и тисни в «Литературной газете».
Пушкин Вяземскому, не позднее 18 марта 1830 года.