Какая религия сможет объяснить существование цветка?…

Николай Сербский говорил: «Будда не знал о молитве, потому что он не знал о Боге как об Отце Небесном» ^10.
Безусловно – берег бы не пришел и не ответил на молитву. Берег – бездушный и безличный предмет. А вот отец или мать, услышав с другого берега мольбы о помощи своего сына – неужто не ответили бы на них и не перешли оттуда к нему? Конечно, ответили бы, и перешли, и помогли. Если на это способны люди, то отчего же на это не может быть способен Тот, Кто их сотворил? Вот как говорит Он Сам для верующих в Него: «Забудет ли женщина грудное дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя» (Ис.49:15).
Представим человека-мастера, который с любовью трудился и смастерил сложный и красивый механизм, который затем каким-то необычным звуком покажет, что внутри него произошла поломка. Неужели мастер не подойдет к творению рук своих и не станет трудиться, чтобы исправить поломку? Так, поступит всякий, кто творил с любовью и кому нравится созданное им.
Но если даже грешный человек не оставит без внимания «молитву» бездушного механизма, то неужели совершенный Бог останется равнодушным к молитве Своего живого создания? Христиане знают, что Бог не только ответил, но и Сам пришел к Своему созданию, чтобы «взыскать и спасти погибшее» (Мф.18:11). Божественная природа отстояла от человеческой несоизмеримо дальше, чем один берег реки Ачиравати от другого, но, тем не менее, Бог пришел к человеку, исполнив моления всех праведников человечества об избавлении от истинного зла и его последствий. «Сей есть Бог наш, и никто другой не сравнится с Ним. Он... явился на земле и обращался между людьми» (Вар.3:36, 38). Бог поступил так, потому что, в отличие от берега реки, Он есть Личность, Которая может слышать и откликаться, любить и сострадать.
Уместно здесь привести пересказ проповеди, которую священномученик Андроник (Никольский) произнес перед японскими буддистами: «Я главным образом говорил о душе и о Боге как личных и неуничтожимых началах, чтобы противопоставлять правильное понятие о них буддистскому пантеизму... По вопросу о Боге я толковал о Его Всемогуществе и о том, что Он есть действительная личность, всем управляет, к Которому все мы и должны придти в конце... Бог непременно должен быть личностью, отличной от какого-то безличного Его пребывания или разлития в мире» ^11.
К сожалению, такой проповеди не слышал сам Будда. Учение о Боге как о личности было ему совершенно неведомо. С этим связан и тот аргумент из разговора с Анандапиндикой, где от лица Будды утверждается, что Совершенное не создало нас, ибо то, что совершенно, не может быть причиной, так как через это оно претерпит изменение и перестанет быть совершенным. Весь этот аргумент выведен из отношения к Божеству как к безличному абсолюту, и только в таком контексте аргумент может хоть как-то существовать. Знание о Боге как о Личности выбивает из под него всякую основу.
Если мы представим, что есть человек, который ничего не писал, а затем написал первую книгу, и она стала гениальной, завоевав признание во всем мире, то неужели, написав эту книгу, автор стал тем самым менее совершенным? Напротив, через акт создания книги и проявилась степень его гениальности и совершенства. Подобный образом и Бог, по Своей любви сотворив мир, всего лишь сделал явной для сотворенных ту возможность, которую изначально имел в Себе, не умалив и не увеличив, а проявив тем самым Свое изначальное всесовершенство.
Священномученик Александр (Миропольский) пишет: «Буддизм можно признать одной из высших естественных языческих религий в силу ее стремлений познать существо своего духа, при уничтожении плотских страстей... Только это самосозерцание погубило Будду, ибо, рассматривая себя, он отвратил взор свой от Создателя и Бога, а затем лишился всякого представления о Нем. Отвергнув же Создателя, Будда своими собственными силами не мог прозреть в себе образа и подобия Бога Творца, первоисточника жизни, которую он призван не уничтожать, а проявлять и развивать. Будда не имел руководителя на пути к источнику Божественной жизни, а потому заблудился во мраке самолюбивого, греховного человеческого естества» ^12.
О том, что тогда в Индии не существовало того, кто знал о Боге по личному опыту встречи с Ним, говорит и сам Будда. Критикуя учение брахманов о необходимости единения с Богом для спасения от страданий, он говорит: «Нет у брахманов кого-нибудь, вплоть до седьмого поколения наставников, который бы воочию видел Брахму. И те мудрецы древности, которые... составили священные тексты..., не говорили так: «Мы знаем, мы видим, откуда Брахма и где Брахма, и куда направляется Брахма». Эти же... брахманы, поистине, говорят так: «Мы проповедуем путь к соединению с тем, кого не знаем и не видим; этот путь прям, эта дорога направлена к избавлению и выводит следующего по ней к соединению с Брахмой»... Если так, то не оказываются ли слова брахманов необоснованными? Итак, эти брахманы... проповедуют путь к соединению с тем, чего не знают и не видят... А такого быть не может... И слова этих брахманов, оказываются смешными, оказываются болтовней, оказываются тщетными, оказываются пустыми» (Дигха Никайя, 13. Тавиджа сутта, 14–15).
Может быть, так было у брахманов, но, слава Богу, не так у православных христиан. Те, кто по вдохновению Бога записали священные тексты христианства, говорили: «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни... возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами: а наше общение – с Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом» (1Ин.1:1, 3). Они говорили не гадательно и не по предположению, а свидетельствовали о том, что видели сами.
Об этой истине они свидетельствовали не только словом, но и делами, не только жизнью, но и смертью своей. И не только свидетельствовали, но и указали путь, чтобы те, кто верит их свидетельству, могли на собственном опыте убедиться в истине. И действительно, многие святые, следовавшие по стопам апостолов, еще при земной жизни сподобились личной встречи с Господом, и непосредственного познания Его. Преподобный Силуан Афонский писал: «Многие ученые и философы дошли до веры, что Бог есть, но Бога не познали. Одно дело – верить, что есть Бог, а другое – знать Бога... Кто познал Бога Духом Святым, у того горит душа любовью к Богу день и ночь, и не может привязаться ни к чему земному» ^13. Итак, суть не в том, чтобы просто верить в существование Бога – ибо «и бесы веруют и трепещут» (Иак.2:19), а в том, чтобы познать Его на опыте и вступить с Ним в личные отношения любви.
Неудивительно, что Будда и авторы «священных» буддистских книг не знали об Истинном Боге – им неоткуда было получить о Нем надежные сведения. Удивляет то, что современные европейские и американские буддисты, которые имеют все возможности эту истину узнать, просто повторяют вышеприведенные буддистские аргументы, хотя в контексте христианства они совершенно несерьезны и несостоятельны.
Мир и человек
Постараемся теперь, опираясь на так называемые «четыре благородных истины» буддизма, обрисовать прочие отличия этой религии от Православия.
Для Будды отправной точкой было признание страданий человеческой жизни. Причиной страданий он считал желания и привязанности. Например, человек, желающий иметь хороший дом, страдает оттого, что не имеет его, а если имеет, – страдает от страха потерять его. Отчасти такое представление совпадает с христианским – действительно, привязанность к временным вещам делает человека несвободным и несчастным. Но христианин избавляется от привязанностей к временным вещам ради того, чтобы укрепить свою связь с вечным Богом. Он избегает тех желаний, которые противны воле Божией и удаляют от Него, но взращивает в себе те желания, которые угодны Богу, и способны приблизить к Нему. И даже на свои страдания он смотрит как на то, что помогает его духовному росту, освобождению от власти греха и соединению с Богом. А Будда, отрицая Бога, лишился точки отсчета для различения полезных и вредных желаний и смешал все воедино, объявив всякое желание и всякую вообще привязанность страданием, а само страдание – безусловным злом. Даже радость и удовольствие Будда рассматривал лишь как одну из сторон страдания. Как справедливо заметил прп. Иустин (Попович), «буддизм всякое явление пропускает сквозь призму отчаяния».
Следующий из этого вывод – надо истребить в себе все привязанности и желания, тогда человек будто бы выйдет из сансары – мира страдания, – и достигнет нирваны, т. е. такого состояния, где страдания уже невозможны. В отличие от христианства буддизм учит о необходимости оборвать привязанности не только к дурному, но и к доброму, подавить в себе не только ненависть, но и любовь. Поэтому тексты буддизма воспевают того, «кто здесь избежал привязанности и к доброму и к злому... того, в ком угасло желание существовать» (Дхаммапада, 26.415, 418), и рекомендуют: «медитируй так, чтобы исчезла разница между любовью и ненавистью» (Бардо тодол, 1).
Чтобы отвратить человека от привязанности к созданному Богом миру, буддизм учит о том, что мира в действительности не существует – он иллюзия, порожденная нашим сознанием. «Мир является лишь чем-то, самим умом воображаемым» (Ланкаватара-сутра, 1), «все, существующее в опыте, есть лишь проявление ложной деятельности сознания, и в действительности нет никакого мира объектов, распростертого перед нами» (Махаяна-шраддхотпада шастра, III). Все вещи пустые, на самом деле их нет, нет ничего, кроме пустоты – так учит буддизм, желая оборвать у своих приверженцев привязанности к миру и к жизни в этом мире.
Но и этого еще недостаточно, потому что самая большая привязанность у человека – к себе самому. И вот, для того, чтобы задушить эту «привязанность», буддизм, вводя доктрину «анатмавады», убеждает последователей в том, что не существует и человека.
Согласно этой доктрине, «я» человека, личность – это тоже иллюзия. Нет никакого «я», нет никакой бессмертной души, есть только разнообразные сочетания мельчайших частиц – «дхарм», которые на короткое время под действием «закона» кармы будто бы складываются в такую комбинацию, у которой возникает иллюзия личного существования. Буддистские тексты уверяют: «не существует никакой самодостаточной сущности, какую можно было бы представить в виде некой самости-души» (Ланкаватара-сутра, 1), «"Я» нет, есть только группы, обусловленные помраченными деяниями» (Абхидхармакоша).
Начав с желания освободить человека от страданий, буддизм провозгласил такой принцип освобождения, который, будучи доведен до логического предела, открыл, что, собственно, и освобождать-то некого. Буддизм вынужден провозглашать, что нет Бога, нет мира, нет человека, поскольку это учение приобретает смысл только если лишает смысла все остальное. Если же предположить, что хотя бы что-то из перечисленного существует, то буддистское учение лишается смысла ^14.
Христианство же, напротив, наделяет смыслом и человека и все, что его окружает, все, что известно ему по опыту. Как говорит святой Василий Великий: «В том, что существует, нет ничего беспорядочного, ничего неопределенного,