личной ответственностью за качество выполняемого тобой дела, а потому - всегда и всегда насилие над тобой и некая еще принудиловка. Причем, эта ответственность может выступать в виде моральной, юридической и даже уголовной ответственности. Поэтому работа – это всегда что-то инородное и всегда что-то не слишком приятное для тебя.
То есть, работа, это некая твоя обязанность, причем, принудительная обязанность, подкрепленная специальным юридическим документом, называемым договором или контрактом. Работа - некая твоя деятельность, чаще всего профессиональная, необходимая тебе для «добывания» средств на твою собственную жизнь и для собственного самоутверждения в жизни. Причем не слишком для тебя приятная обязанность, когда ты совершенно не свободен в своих желаниях.
Ведь тебе приходится по утрам рано вставать и куда-то обязательно идти, и идти не просто так, когда у тебя есть возможность или желание идти, а когда это нужно кому-то другому, совершенно постороннему для тебя т человеку, твоему хозяину, нанявшего тебя для работы на него.
И причем, на работе надо обязательно что-то делать, и делать не то, что тебе хотелось бы делать самому, а делать то, что нужно твоему начальнику или хозяину, тебе абсолютно чужому и не слишком даже приятному для тебя человеку и делать независимо от собственного настроения и собственного желания, и даже от собственного самочувствия. И, чаще всего, делать всегда одно и тоже. ч Сегодня, завтра, послезавтра , через месяц, через год год. Делать, делать и делать. через год.
О какой уж тут любви может идти речь? В лучшем случае – лишь о привычке. Профессиональной привычке. А профессиональная привычка – это уже инстинкт, рефлекс, почти что автоматизм. И мы начинаем работать, совершенно не думая о самой работе, о ее смысле. И работаем, витая мыслями где-то в своих, не слишком понятных даже для себя каких облаках.
Как в одной известной притче, мы, в основном, кладем кирпичи на стены какого-то здания, но не строим сам храм. Редко кому из нас удается в своих делах видеть дальнюю, конечную цель собственного труда. Чаще всего, мы захлебываемся в ежедневной текучке каких-то своих, сиюминутно срочных дел, даже и не дел, а делишек, но не видим общего своего результата. И не потому, что не хотим, или не можем, а просто потому, что не получается н заглянуть вперед. Мельтешим уж слишком. А мельтешим потому, что жизнь заставляет мельтешить. Мелочная она у нас какая-то, эта жизнь. Но другой, альтернативной жизни у нас с вами нет. Не бывает ее, другой-то. Во всяком случае – у нас, у обычных людей. Она у нас есть такая, какая есть.
Вот так-то оно и получается на самом деле, если уж разбираться. И при п чем здесь любовь? В разговорах о работе ей места нет и не может быть. Любить можно только человека. Мужчину. Или женщину. Или ребенка. Или Родину свою. И все. Ни на что другое наша с вами любовь не способна и не распространяется. И не стоит больше трепать это слово. Оно – святое...
Наверное, можно было бы любить творческую работу. Актерам, писателям, музыкантам, точнее – людям искусства, а не каким-то там простым гражданам земли. Ну, еще может быть – политикам, ученым. И то, если ты успешный политик и успешный ученый. Но … что здесь надо будет тогда считать самой работой? Что?!
Бесконечные репетиции у актеров с безуспешными попытками постичь замысел режиссера, если он, конечно же, существует наяву, а не в его е абстрактных и не в совсем еще определившихся замыслах: этот часами непрекращающийся оскорбительный мат и жуткое психологическое давление на актеров, делающих все, по мнению режиссера, не так, как надо. А как, по его мыслям, надо – он и сам еще толком-то не знает. Он, видите ли, еще в творческом поиске. Или работа на сцене под непрекращающиеся овации на премьере, ( если – удача!), и все более и более стихающие со временем, хотя ты, вроде бы, все делаешь не хуже, чем раньше.
Или эта конкуренция друг перед другом, выливающаяся в беспощаднейшую борьбу за роли, по своим последствиям еще более страшную, чем межвидовая борьба животных в джунглях? Так, где она, эта любимая работа? Где?
У ученых? А вы думаете, что корпеть годами над пробирками или еще над н какими-нибудь приборами, не получая в итоге ничего, кроме обыкновеннейшей чепухи, приятно?! Учтите – нобелевских лауреатов всего лишь единицы, а ученых во всем мире – тысячи и тысячи. Так же, как и писателей.
Быть такой, как Донцова или Устинова - это значит выдавать на гора каждые два-три месяца по книжке. Извините, но это же каторжный труд! Здесь не только нельзя говорить о любви к своей работе, здесь, наверное, пора уже начинать разговор о ненависти к свое работе. Сколько книг у Толстого? У великого писателя Толстого? Не знаешь? И я не знаю. Но думаю– не больше десятка. Он написал всего несколько книг, чтобы стать мировым писателем. А у этих – чуть ли не по сотне! Это уже настоящий конвейер.
А вы знаете, что работу на конвейере мужчины не могут долго выполнять, они психологически не выдерживают ее, ломаются и начинают делать брак ? А женщины, ничего, работают спокойно. Годами. Вот так и здесь. В этой их детективной литературе. Да и эта их продукция - это уже не литература совсем. Это – штамповка. Конвейерная штамповка. Образец массовой культуры, той самой культуры, которая приспособлена под уровень массового, совершенно «недумающего» читателя. Своеобразная конвейерная фабрика детективов.
Точно такое же, как концертное шоу под фонограмму. Когда исполнитель исполнители только рот разевают под музыку и бегают по сцене, размахивая руками. Многим зрителям нравиться. Так и здесь – многим читателям нравиться. Если только их можно называть читателями. Но это уже – нюансы.
А где же истина? Не знаю! Честно говорю – не знаю! Поэтому работа для меня, это всего лишь один из способов добывания средств для собственного существования и для существования моей семьи. И если бы у меня такие средства были бы уже от рождения, то я не знаю, стал бы я работать. Вспомните наших дореволюционных представителей правящего класса. Все они были богатыми от рождения и не нуждались в работе, в «зарабатывании» р средств для своего существования. И чем они занимались все свою жизнь? Да ничем они не занимались! Как и нынешние представители правящего класса России.
Поэтому говорить о любимой или не любимой работе можно было лишь в Советской стране, где работали все и был прямой смысл сделать свою работу интересной и даже любимой. Сейчас же все ценности мира определяются деньгами. Если есть у тебя деньги, то даже элементарное сидение на унитазе или ковыряние в собственном носу могут стать для тебя любимейшим занятием и даже образцом той самой работы, которая приносит тебе настоящее удовольствие и наслаждение. И даже сексом с собственной женой теперь тебе уже не обязательно заниматься - зачем пыхтеть и утруждать себя?! Зачем? Найдутся и другие мужики для этого утомительного занятия! А я же «побалдею» и «понаслаждаюсь» с заказными красотками где-нибудь на «Мальдивах» или «Майямах»! У меня жизнь – само наслаждение! И на « хрена» мне нужна эта ваша работа?!
***
