Обзор зимы ЛФР от Александра Сидорова

РЫБИЙ БОГ, НЕМНОГО ДЖАЛЛО И ОТВЕРСТЫЙ ЧЕРЕП В ОРГАЗМЕ

Ну, помолясь, начнём. Давно я не выступал в роли эксперта на Стихире. Не очень люблю, равно как и участвовать в различных конкурсах. Но вот ЛФР отказать не смог. Когда-то участвовал в первых конкурсах площадки и был в числе победителей. Вспоминаю вовсе не из-за побед. Просто в двух первых конкурсах в числе экспертов был покойный Лев Аннинский, замечательный русский литературовед, и он отметил оба мои стихотворения «Балладу о драной душе» и «Охоту». Для меня это – большая честь.
Одновременно замечу, что Лев Александрович высказал ряд критических замечаний по моим стихам. С чем-то я был согласен, с чем-то – нет, но важнее другое – он признал оба произведения поэзией. Подчёркиваю это потому, что авторам, которых я упоминаю ниже в обзоре, тоже не следует воспринимать мои замечания излишне болезненно. Это – всего лишь субъективное мнение.

Итак, сам по себе уровень стихосложения на конкурсе ЛФР в целом приятно удивил. Я ожидал много худшего. Понятно, что есть ряд авторов, от которых иного и не ждёшь, но я говорю об общем фоне. Дело в том, что я часто отказываюсь от судейства, потому что такого начитаешься – потом три месяца болеешь несварением мозга. 
На сей раз всё не так критично. Правда, помимо техники виршеплетения, существует ещё и такая суровая штука, как содержание, а также эмоциональная составляющая… Тут мои впечатления далеки от восхищения. Мне показалось, что многие стихи напоминают сомнамбулический бред и словно бы написаны под действием порою лёгкого, а порою тяжёлого «ширева». Вообще-то под сомнамбулой разумеют не только лунатика, но и ясновидящего (обычно – впадающего в транс). И сам по себе этот самый лунатический транс порою бывает гениален.
Одно из моих любимых – «Сомнамбулический романс» Гарсиа Лорки:

Любовь моя, цвет зелёный.
Зелёного ветра всплески.
Далёкий парусник в море,
далёкий конь в перелеске…

Но, чтобы написать такие стихи, надо обладать сверхъестественным талантом. И не только автору, но и его переводчику – Анатолию Михайловичу Гелескулу. Кто знает, может, и у кого-то из конкурсантов внутри таится подобный потенциал?

Но – ближе к буквам. Я особо выделил ШЕСТЬ стихотворений, которые легли мне на душу.

Первое – фантастически пробирает особым взглядом на циклическую теорию эволюции, если можно так сказать. Рыба выходит в люди, рыба уходит в космос, рыба возвращается на дно, обретая бога.

рыбье
Серёжка Попов

рыба ныряет в сушу, не зная броду.
рыба, из моря выйдя, нага, безнога,
жабрами чувствует запах своей свободы,
в девственный лес плавниками торит дорогу

и, от нырка до нырка, рыбий бог печален,
паству свою не видя в чужой стихии.
если у рыбы нет слов - что тогда вначале?
если у бога нет рук - чем тогда обнимет?

круговорот вещей ничего не значит,
если его сакральность уму сокрыта.
рыба выходит в люди, и люди плачут.
люди уходят в небо, и плачет рыба.

рыба выходит в космос, и космос - вторит.
рыба подходы ищет к его чертогу.
падает с неба, камнем на дно уходит,
и возвращается прямо в объятия бога.

У меня нет слов для комментариев. Это просто замечательно. Нутро выворачивает. Не знаю других стихов этого автора, но ежели наберётся ещё хотя бы пара-тройка подобных, я могу причислить его к сонму моих богов.

****************************

Если уж продолжать о рыбах, в унисон звучит и Татьяна Шкодина с её неводом. С её стремлением уйти в глубину и стать тем самым Богом, в объятия которого стремится рыба из предыдущего стихотворения. Смять в руке глину, родить слово… Пока – не случилось, а там – кто знает.
Все мы по-своему рыбы. Летающие, творящие или приговорённые к сковороде. Кому как фишка ляжет.

Невод
Татьяна Шкодина 2

Я боюсь воды. И боялась всегда, увы…
Ни к чему мне сеть – и рыбак из меня не «ах».
Под смешки русалок, полуночный крик совы,
Я ищу хоть что-то в холодных, больших волнах.

Подплыви ко мне, рыба глупая, стой, куда!
Мне плевать, что ты не исполнишь желаний, просьб…
Расскажи мне, как терпелива, нежна вода,
Как смывает боль, точит камень, стекло и кость.

Забери мой страх, шевельни плавником, хвостом…
Я хочу уплыть, пусть сначала пойду ко дну.
И русалкой стану. Но это уже потом,
А сначала глину в своём кулаке сомну.

И родится слово. Из глины, песка, золы…
И сорвётся хрипло с моих онемевших губ.
…Но рыбёшки медлят – ленивы, глупы, малы,
Разевая рты, от меня уплывают вглубь…

****************************

А вот и фантастически-надрывное стихотворение о рождении стиха, о поэтическом камлании в соединении с природой – где

змеится тускло речной изгиб
и плывут огни красноперых рыб
в темно-синей воде заката.

По-моему, высокий пилотаж, буйство образов, то самое ведовство, которое заставляет деревянного идола открывать рот…И, конечно, мрачное финальное предупреждение. Я сам боюсь этого тёмного мешка ночи, из которого нет возврата.
Ну, Гена Акимов – опытный стихирский зубр. От него иного и не ждал.

Песнь
Геннадий Акимов

Если дух в упадке и голос квёл —
приходи к сосне, чей раздвоен ствол,
где тропа ведовством заклята.
Там змеится тускло речной изгиб
и плывут огни красноперых рыб
в темно-синей воде заката.

Береги тишину, стереги росу,
схоронись волчонком в глухом лесу,
ты почуешь: неслышным шагом
подступает срок потаенных строк —
не спугни его, не спеши, сынок —
и мотив налетает шквалом.

Зашумят верхушки, гроза взревёт,
деревянный идол откроет рот,
и гортань расщепится в стоне.
Помни: бог созвучий жестокосерд —
изогнется небо, щербатый серп
полоснет по твоей ладони,

заструится песнь  —  солона, сладка...
А когда из чащи звезда цветка
позовёт, просияв крылато —
улетай скорей, не иди пешком
там, где ночь с бездонным стоит мешком,
из которого нет возврата.

***************************

Стих Елены Наильевны уже одним только двухстрочным зачином снёс мне крышу –

В этом мире, грёбаном, глухарином,
я хочу кормить тебя мандарином…

Как всё-таки женщина может написать о мучительной любви… Коротко, печально, больно, отчаянно. В диком рывке зверином. Что здесь комментировать? Здесь надо читать. Или учить наизусть.

Я хочу кормить тебя мандарином
Елена Наильевна

В этом мире, грёбаном, глухарином,
я хочу кормить тебя мандарином,
очищая мякоть его от корок.
Чтоб внизу кипел суетливый город.
В тишине, укрывающей нас подолгу,
чтобы я отрывала за долькой дольку
и тремя перстами, какими крестят,
я тебя кормила, пока мы вместе.
И, касаясь губ, языка касаясь,
быть тобою съеденной опасаясь
целиком, в диком рывке, зверином,
я тебя кормила бы мандарином...

*************************************

И рядом я бы поставил, казалось бы, совсем простое стих о чашке от Елены Абдул. Казалось бы, простой. Но такой нежный, грустный, за гранью самоотречения. Сохрани хотя бы чашку…

Чашка
Елена Албул

По приметам, по предметам
Ты всегда меня найдёшь.
Облик мой на свете этом
С нашим домом будет схож.

Я в картинах и обоях,
Я – и книги, и цветы,
И часы с надсадным боем –
В общем, всё, что вспомнишь ты.

Если ж будет слишком тяжко
Груз такой тащить сквозь дни,
Сохрани хотя бы чашку,
Только чашку сохрани.

Спрятан в ней, как в тех ракушках,
Где морской не молкнет хор,
Шёпот ласковый на ушко
И за чаем разговор.

******************************************

И, наконец, в первую шестёрку я включил деревню Лукачино с её колоколом. Хотя меня явно смутила строка –

(особливо, если смотреть, извините, в зенит).

Почему и за что, собственно, извиняться? Зенит – это что, матерное слово? Или просто неприличная часть небесного тела? Строка показалась мне надуманной, склеенной исключительно для рифмы «зенит – звонит». Ну, звонит в небе колокол. Явление само по себе необычное, многозначное и даже тревожное. Но даже если не смотреть в зенит, колокол что, хуже от этого слышен? Об извинениях и пардонах мы уже упоминали.
Хорош стих. Но – не без вопросов.

Василий и колокол
Александр Спарбер

… А последнее время в деревне Лукачино,
(особливо, если смотреть, извините, в зенит)
всё какой-то колокол на небе раскачивается
и звонит, зараза, звонит, звонит.

И никто, представьте себе, не скажет,
что сие означает – подъём ли, бай-бай?
Ни учитель Агния Илларионовна, ни даже
изобретатель колокольчика Дарвалдай.

Только старый и мудрый кот Василий,
ухом порванным дёргая, словно бичом,
неотрывно взирает на небо синее
и, кажется, подозревает, что и почём.


Но перечисленными шестью стихотворениями, конечно, не ограничивается мой выбор. Просто эти шесть сильнее всего срезонировали, отозвались. Однако есть и другие, вполне достойные.

Мне очень понравилось о зиме Марианны Боровковой.
Особый плюс за рифму
ссыпаются  у крыльца –
и не шевелится

Вот так и приходит
Марианна Боровкова

вот так насыпаешь на чашу весов
потерь золотой песок
стоишь на ветру к декабрю лицом
и соснами на восток

а сосны качаются и поют
как выпившие друзья
и льнут к человеческому жилью
не зная что им нельзя

и звёзды крадутся  бочком бочком
ссыпаются  у крыльца
а небо лежит на земле ничком
и не шевелится

поставлены разом и шах и мат
объявлен разгромный счёт
вот так и приходит к тебе зима
и трогает за плечо

************************************

Игорь Гонохов порадовал. Так вот ты какой, московский рабочий:

ведь не спросили: хочу, не хочу я.
дали с рождения и невозвратно
эту способность – нездешнее чуять,
жить в осязаемом, но непонятном…

дико болит и болит нестерпимо –
там, где прошлось неземное дыханье.
Парадоксально чудесное стихотворение.

Московский рабочий
Игорь Гонохов

сядешь у радио, слушаешь песни.
не с чего вроде, а сердце заноет.
в узкой каптёрке повеет небесным,
болью навалится иго земное.

вдоль гаражей беззаботный, поддатый
топаешь, трогаешь яблони, клёны.
встанешь и, вдруг, повернёшься к закату,
к ангельским далям прозрачно-зелёным.

в небе живёт неохватное диво.
умерло время, не движется к ночи.
мне бы с друзьями... за кружечкой пива...
я же обычный московский рабочий...

ведь не спросили: хочу, не хочу я.
дали с рождения и невозвратно
эту способность – нездешнее чуять,
жить в осязаемом, но непонятном.

легче грибы перебрать для засолки,
шкафчик для обуви сделать в прихожей,
чем отрешённо рассматривать сойку,
видом своим удивляя прохожих.

стол и скамейка, за ними – крапива,
шмель полусонный в бумажном стакане.
дико болит и болит нестерпимо –
там, где прошлось неземное дыханье.

*******************************

Цепануло о двух смертях от Саши Неместного. Несколько лет назад я потерял жену, и потому мне очень понятен и близок поступок человека, который пытается расправиться со смертью любимой женщины. Хотя подтекстов и вторых, третьих смыслов в стихе и без того хватает. Ну, и упоминание Урюпинска, где приходилось мне бывать и на военных сборах, и с братьями-журналистами, тоже душу греет.
В общем, тёзку своего тоже выбираю.

Прости, мой читатель
Саша Неместный

А моя говорит: — Не время ещё, дорогой, поживи, пожуй сушки,
будь мужиком, не скули, не проси, потерпи немножко.
Моя смерть — приветливая старушка,
ездит в трамвае, уступает дорогу кошкам.

А её говорит: — Подожди, доберусь до тебя по-скорому, выйдешь первой!
Напускает простуду, холод, летучих мышей и сов.
Её смерть — дрянная сука, стерва.
Водит лексус,