получится». Дура, конечно, но добрая. Васька-подлец попытался всё-таки остаться и утешиться на месте, но уразумев, что переиграл и проиграл, рванул ловить такси, чтобы успеть к концу дискотеки.
А Игорёк взял и уснул, сложив по-покойницки ручки с розами на груди, и ещё раз подтвердив мудрость, что вовремя выпитая чекушка может уберечь от необдуманного действия.
Спал он недолго и проснулся от боли в груди. Нет, не сердце его разрывалось на части от любви неразделённой. Нет, это кололи розы. Они кололи его в такт ритмически двигающейся железной сетке общажной кровати. Юра весил изрядно, да к тому же завёлся. Да, тонкий мой, интеллигентный читатель, назови меня похабником, отбрось в негодовании книжку, но не удержусь – расскажу подробности. Пикантность ситуации, лично для меня, как художника, состояла ещё в том, что над грудью Игорька с розами, через сетку и матрац находилась очаровательная попка невесты и именно попкой она вбивала букет с шипами в его тело и мечту, под напором тяжёлого подводника. А лепестки тыкались в нос и пахли.
«Смейся, паяц, над разбитой любовью»! Конечно, можно и поржать теперь со стороны, но люди то не шутили, все трое были серьёзны и молчаливы. А тут ещё Вася подъехал на такси с гитарой и без денег.
Тщетно облазив карманы, он сказал таксисту – «Не боись, щас заплачу» и вышел из машины. Он встал в полный рост перед пятиэтажным зданием, одел на шею гитару и громко крикнул:
- Общага, деньги давай, я приехал!!!
Общага медлила. Тогда он взял аккорд и заорал:
- Вот, новый поворот, и мотор ревёт, что он нам несёт,
Пропасть или взлёт, омут или брод, и не разберёшь, пока не повернёшь
ЗААА ПАААВААРОТ, НОВЫЙ ПАВАРОТ…
Стали открываться окна, начали подпевать. А Вася остановился и снова заорал:
- Общага, деньги кидай, мне за тачку заплатить нечем! Кто сколько может, давайте!
Начали кидать, сначала потихоньку, а когда Васька опять запел посыпалось, как будто хляби разверзлись. Презирающие таксистов студенты метали пятаки, стараясь попасть в крышу и в лобовое стекло.
Таксист, испугался денег больше, чем раджа антилопы, крикнул: «Да пошли вы на хрен, собаки бешеные», развернулся и уехал, а Вася стоял под градом монет и пел. Пел он прекрасно, и вся общага подпевала великолепно. Я этот момент помню. Лучший хор в моей жизни. Тогда это казалось обыденностью, сейчас – символ. Был бы скульптором – изваял, да не сподобил господь. Ну хоть напишу.
Когда песня закончилась общага попросила ещё. Вася сдвинулся чуть правее, там, где было открыто Маняшино окно и запел:
- Я пытался уйти от любви, Я брал острую бритву и резал себя…
Он стоял под окном любимой, ну так он себе это представлял и пел, как никогда в жизни проникновенно. На припеве Юра закончил и уснул, а Маняша накинув халат подошла к окну. Она села на подоконник, закурила и чрезвычайно внимательно слушала, а он ей пел:
- Я хочу быть с тобой, Я хочу быть с тобой, Я так хочу быть с тобой, Я хочу быть с тобой и Я буду с тобой.
В комнате с белым потолком, на кровати лежал уставший подводник, а из-под кровати, весь в помятых розах смотрел прямо на неё Игорёк. Она посмотрела на Игорька, на Юрку, потом на Васю и вдруг увидела всю картину целиком и даже с запахом роз. Такого сермяжного женского счастья она потом уже никогда не испытала.
Боже, как летит время и оглядываясь назад видишь и слышишь всё как будто рядом. А ведь уже далеко. Где вы родные и близкие мне люди. Счастливы ли, здоровы ли? Дай вам бог.
На пятом курсе Игорёк и Маняша поженились и уехали по распределению. Если кто не понимает, что такое «по распределению», скажу просто – жить поехали.
Алкоголик Вася, бизнесмен, поэт и сволочь
А я люблю писать про алкоголиков. Был бы художником писал бы их в масле, да не сподобил господь, и потому – словами. А слова - материал славный, мягкий да податливый. Знай лепи обороты и предложения, обжигай да раскрашивай. Тут главное, чтобы вверх, чтоб в ноосферу, а не по погребам в банках закатанных.
Русский алкоголик – человек широкий, тотальный и искренний. Он каждый день своего самоубийства норовит в праздник превратить, всё песни поёт, да стихи читает. Не замечал ли ты, мой умный и трезвый читатель, что человек подвыпивший обязательно спеть должен. Драки, бабы всё потом, всё вторично. Сначала спеть! И так, чтоб до слезы, до воя. А если не спеть, то стихи почитать. Наш алкоголик очень поэтичен, а наши поэты соответственно… Ну можно даже не перечислять, все знают. И зря поэтов наших винят в грехе этом, мол не пил бы, ещё бы пожил, ещё бы написал. Да вот вам хорей, во всю вашу поэму – и не пожил бы, и не пописал. Тут одно без другого никак. Вон Пушкин не пил, не пил… и что… пристрелили. Не стаканом так пулей, а поэту на Руси век недолгий. Про себя вроде как и неловко, да скажу – я как пить бросил сразу на прозу перешёл, потому, скорее всего, и жив до сих пор, предатель. А рассказать хочу не о себе, а об алкоголике Василии Филипповиче, хотя, поди знай, как оно там всё устроено в этом эфире, и как мы все там повязаны – начинаешь о другом писать, а всё равно и про себя поведаешь.
Жил мой друг Вася широко. А чтобы эту ширь ещё расширить Васька пил, много и запойно. То есть если начинал, то и не останавливался, пока можно было добыть зелье и внутрь залить. А добыть он мог всегда, везде и в любой ситуации, а значит и останавливался только когда нутро уже не принимало.
И много было совершено подвигов, поступков, приключений и мерзостей, достойных и более искушённого пера, но здесь поведаю я только одну историю про перелёт нашего героя из России в Америку.
Василий Филиппович был, как ни странно, ещё и удачливым бизнесменом. Хотя – что здесь странного? Русский алкоголик легко сочетает и не такие вещи. Может и залы собирать, и страной руководить. А бизнес, политика и запой – сущности родственные, можно сказать – родные. И там и там самое трудное остановится. Невозможно. Потому что, если остановился, то ты уже не бизнесмен, не политик и не алкоголик. А исконный русский купец, он же нынешний бизнесмен, всё-таки человек русский, с душой и понятиями. И потому, дешевле купив и дороже продав, он где-то там, в глубине еще не пропитой души, понимает, что совершает мерзость. Не умом своим понимает, ум на другое заточен, а именно внутри своей божественной сути. Умом он так думать не может, и словами так никогда не скажет, но ведь понимает же где-то, как-то. Потому и мается, потому и бухает родной.
А вот банкир, например, алкоголиком быть не может. И то, что он мерзость совершает в ежедневном режиме его никак не тревожит. Это каста особая, непьющая и душой не болящая. Не то, что там души вообще нет, такого и быть, вроде, не может, но она такая вот… не знаю, подлючая что ли… бездушная душонка эта… Да бог с ними, с нелюдями. Вася был всё же человек пьющий и ранимый, с душой страдающей. Так что лучше о нём, сердешном.
Опоздание рейса - всегда повод выпить. И если в аэропорт Василий Филиппович прибыл трезвым, в сопровождении свиты, то на борт он понялся один и под шофе. «Chauffe» в переводе с французского значит «подогретый». Выражение «подшофе» затесалось в русский язык благодаря, отчасти, стараниям молодого гусара Раевского, тоже изрядного шалуна. Я не к тому, что знаю откуда взялось словечко, а от того, что если бы по времени поменять местами Васю и Раевского, то они вели бы себя точно также, каждый в своём веке.
В салон самолёта Вася вошёл весёлый, бодрый и с гитарой. Гитару он в то время всегда возил с собой и в багаж никогда не сдавал, потому что гитара была очень дорогой и ранимой, а он её берёг. К месту тут будет пояснить, что Вася помимо того, что зарабатывал, как мог, ещё и песни писал и пел, и настолько это дело любил, что даже выступал с концертами, на которых как раз ни копейки не зарабатывал, но получал массу эмоций и удовольствия. Как любой успешный человек он был тщеславен. Ну нравилось ему восхищение толпы, аплодисменты и внимание. Ну и девочки, само собой. Не понимал он, в силу возраста и малого осознания, что в любом аплодирующем ему зале, ровно половина хлопающих с ещё большим рвением бы стреляла. Прямо в ненавистную Васину рожу с двух рук, по-македонски. Зависть – самый сухой и лучший порох к любому калибру.
Итак, бодрый и весёлый Василий Филиппович, с гитарой добрался до своего места и оказался в окружении не менее весёлых соседей, директоров АВТОВАЗА, летящих в Детройт по обмену опытом. То есть люди, выпускающие «Жигули», ехали делиться опытом с людьми, выпускающими «Крайслер». В самом предназначении экспедиции уже было столько смешного, что поездка не могла пройти скучно.
На высоте десять тысяч метров над землёй всё по-другому. Присутствие опасности, высота и скорость меняют привычные разговоры и ощущения. Почему стюардессы выглядят сексуальнее, чем проводницы? Да высота подстёгивает. И желания острее, и впечатления сильнее.
В соседи Васе угодили работники высшего звена АвтоВаза: Аркаша Файнберг, поволжский еврей и главный дизайнер завода, и Скотт Клайнер, финансовый консультант из Британии, оба страшные патриоты России и Жигулей. Быстро познакомились и сошлись на почве «Столичной» с томатным соком, причём консультант не смешивал, а чисто по-русски запивал. К Василию он сразу начал обращаться «Бэзил», на что Вася вежливо отвечал: «Видите ли, Скотт».
Не помню ни одного анекдота про русского, еврея и англичанина. А ведь забавная троица… И оказалось, что то что немцу смерть, хорошо еще и англичанину, и еврею. Напились ребята крепко. А когда Вася расчехлился и запел, хорошо стало уже всему рейсу Москва-Лос-Анжелес-Сан-Франциско. Они сидели в тогда еще курящем конце салона и пели вечное есенинское «Стою один среди равнины голой…», а последнюю строчку «и ничего в прошедшем мне не жаль» подхватывали и повторяли уже все пассажиры, две стюардессы и второй пилот. Как славно, как уютно устроились двести с лишним человек на высоте десять тысяч метров. За бортом ночь, под крылом океан, и все знают, что не дай бог, оно случится ни у кого шансов нет, и поют так, как будто последний раз в жизни. Ни один, в бубен зарепетированный хор, не выдавал такой унисонной задушевности:
Не отгорят рябиновые кисти
От желтизны не пропадёт трава
Как дерево роняет тихо листья
Так я роняю грустные слова…
И чудится мне, что подлетела в ночи к самолёту тарелочка, включила прослушку салона и умилились два зелёных гуманоида. И сказал один другому: «И чё нам говорили – дебилы, мол, дебилами. Нормальная планета», дослушали песню, пустили зелёную слезу, включили форсаж и умотали на свою Альфа-Центавру. Так Василий Филиппович, сам того не зная, в очередной раз спас человечество.
И не говорите, что такого быть не может. Всё может быть. Голову на отсечение не дам, но ведь летают же, и слушают, так что вполне, вполне… «Есть многое на свете, друг Горацио…»
Однако вернёмся в салон. А вечер переставал быть томным в курящем салоне. Кстати о курении. С чего бы это вдруг весь мир сошёл с ума и набросился на людей вдыхающих табак.
