Виртуальная нереальность

Эх, жизнь  наша! Видели бы нас с Димкой сейчас родители! Или хотя бы тётя Тоня, которая забрала нас к себе перед тем, как мы попали в детдом. Хотя что там родители! Папаня, сколько ни пытаюсь его вспомнить трезвым, ничего не получается. Тётя Тоня не раз говорила, что он и умер-то в каком-то алкогольном забытьи: выпил бутылку то ли «Зубровки», то ли «Зверобоя», а утром его нашли уже окоченевшим.

А за ним и мать во все тяжкие пустилась. Хотя нет, не сразу. Ещё какое-то время держалась. Мы с Димкой даже в садик успели походить. Игрушек в доме, правда, было не ахти, как много, но мне и Димке тех пупсиков да машинок, что были в садике, хватало. А ещё тётя Тоня как-то раз подарила мне большую нарядную куклу. Вот радости-то, помню, было!

Хотя… какая там радость! С неё, с куклы этой, всё и началось. С её розового платьица да личика румяного всё пошло и поехало. Продала мать мою куклу, а себе бутылку водки купила. Помню, просыпаюсь я, а мать в кухне валяется. И ещё помню, испугалась я тогда сильно, кричать начала да плакать. Первый раз её пьяную увидела. И надо же ведь как память у человека устроена – до сих пор позу, в которой она лежала, помню. И что она в кухню, не снимая сапог, зашла. И как юбка у неё кверху задралась, это, видимо, когда она падала. И бутылку водки пустую, что у неё в головах валялась.
 
А то, что куклы нет, я не сразу хватилась. Помню, всё плакала да маму тормошила, чтобы она встала. Я ведь тогда совсем маленькая была, думала, что померла она. Только уже после того, как она зашевелилась, поняла, что была она живая. Только какая-то странная.
Интересно, где же Димка на тот момент был? Вот не помню… Гулял, наверное. А, может, у друзей сидел. У меня подружек особо не было, вот я с мамой-то и осталась. Димка с мальчишками где-то сидел, а я на кухне с мамой.
Потом, помню, как она села, как посмотрела на меня каким-то мутным взглядом… Помню, как удивилась тогда сильно, потому что никогда я такого лица у неё не видела. Словно оно какое-то помятое было и будто бы совсем даже не её. Ещё, помню, как провела она рукой по моим волосам, и опять на пол повалилась.

А я в комнату пошла. Хватилась – а куклы-то и нет. Куда только не заглядывала, по каким углам только не искала. Наревелась, помню, на целую жизнь вперёд. Да что кукла… Знала бы я тогда, что это всё только начало такое жуткое было – и наплевать бы мне на эту куклу. Потом, как начали из дома вещи пропадать – посуда, бельё разное… Я ведь не знала, что это всё мать на водку ходила обменивать. Больше всего, помню, мне люстру жалко было. Красивая была такая люстра, с маленькими красненькими точечками. Они ещё светились так ярко, когда свет зажигался. Сейчас бы в наш дом такую… Эх, красота была бы!

Да нет. Всё правильно ведь говорят, что прошлого не воротишь. И люстру ту не воротишь. И маму уже не воротишь. Хотя… как она нас с Димкой последние разы била – так мне её нисколечко не жаль. Нет её – и нет. И не надо.
Вот тётю Тоню – её жалко. Да ещё как жалко-то… Это ведь она  в детдом нас поначалу не отдала. И жили мы с Димкой у неё лучше, чем с родителями, не ссорились никогда. И не била она нас ни ремнём, ни плёткой, которой мы, как огня, боялись. Она вообще добрая была, всё говорила, что раз не дал ей Бог материнское счастье испытать – вот к концу жизни взял нас с Димкой – и подарил. Правда, к какому там концу… Мы ведь у неё долго прожили, почти три года. Ой, нет, что это я! Не три, совсем не три даже.  Все пять, наверное, а может, и шесть. Тьфу, память моя дырявая! Иной раз, словно картинки в голове рисует, а бывает так, что вообще ничего не помнит. Ничегошеньки! Ну да, правильно, шесть лет! Мне же как раз одиннадцать годов стукнуло, когда у тёти Тони ноги отказали и когда из опеки чужие женщины пришли, чтобы нас в детдом забрать. Тётя Тоня, помню, плакала тогда. Какое там плакала – выла! Как волчица выла, всё просила нас оставить. И мы с  Димкой плакали, и тоже просили. Да разве же кто послушал бы… 

Зато в детдоме Димка научился хорошо на лыжах кататься. И неизвестно ещё, научился бы или нет, если бы мы у тёти Тони тогда остались. Купила бы она нам лыжи или нет, сложно сказать. Я-то что…  пык-мык, топ-шлёп, пока дистанцию, помню, вокруг детдомовского здания проеду, Димка уже кругов десять или пятнадцать успевал сделать. Да всё с другом своим Андрюшкой соревновался: кто, дескать, из них быстрее, на лыжах бегает.
А уж потом, после детдома, как Димку в сборную взяли (Андрюшку-то вот не взяли, хотя он тоже очень хотел, да и на лыжах ничуть не хуже бегал), да как он биатлоном своим заниматься начал, нам уж совсем хорошо стало. И я всё время при нём была. Где поварихой, где уборщицей, где за сторожа оставалась. Всегда Димка кого надо умел уговорить, чтобы нас после детдома не разлучали. Нас и не разлучали, всё люди попадались хорошие, жалели нас:  вот, мол, брат с сестрой –  оба из детдома!  И  какие дружные!
 
А мы всегда такими и были. Всегда рядом, всегда вместе. И на соревнованиях вместе, и на тренировках Димкиных. И область всю объехали, и в других городах были. Жалко, что он перед Московскими соревнованиями ногу повредил, а то сейчас Москву бы посмотрели. Теперь сиди вот в этой деревне безвылазно. Словно в дыре какой…

Но нет, в деревне тоже хорошо. Дом у нас теперь свой, пусть не большой, да не ахти, какой богатый, да свой. И люди тут хорошие. Так что нечего мне на судьбу-то жаловаться. Димка вон уже без костыля ходит. А в начале осени  притащил старенький ноутбук, чтобы мне не скучно было. Я его быстро-быстро освоила. И интернетом уже пользоваться умею, и в соцсетях зарегистрировалась.  Друзей нашла кучу. Ну, не то, чтобы друзей, а так, что-то вроде приятелей, с которыми можно переписываться. Да как быстро они набрались-то! Ещё месяц назад было человек десять или пятнадцать, а сейчас – ты погляди – больше сотни! Ну, дела!

В особенности часто мне одна женщина пишет. Полиной Сергеевной зовут.  Я и не знала, что такие красавицы на свете есть. Как она меня вообще нашла? Тоже, наверное, в своё время в детдоме выросла. Надо будет как-нибудь у неё это выведать. Говорят, у детдомовских есть особое притяжение друг к другу. Что они своих чуть ли не за версту чуют. Не знаю, чую я что-нибудь к этой Полине Сергеевне, но платье её, в котором она на фотографии изображенная стоит, мне очень нравится. И бусы у неё чудесные. Прямо шикарные бусы. И браслет под стать им. Я когда эти наряды вижу – у меня прямо дух захватывает, какие они красивые. И Полина Сергеевна в них очень красивая! Она почему-то просит её просто Полиной называть. А сама, когда о себе что-то пишет, иногда даже просто Полькой себя зовёт. Чуднó даже как-то! Ведь она меня старше, и вдруг – Полька! Ой, нет, повременю-ка я пока без отчества её называть. Мне неудобно как-то.

Жаль, что тётя Тоня не дожила до этого времени. Взяли бы мы её сейчас к себе. Всё втроём веселее было бы… Дом, хоть и невелик, а где двоим не тесно, там и третий уместится – так что ли повариха из детдома нам, бывало, говорила?
Нет, правда, жалко, что нет теперь тёти Тони. Вот лето наступит – уговорю Димку, чтобы на кладбище к ней съездить. Хоть её любимых астр  положу на могилку… Хотя, нет. Астры ведь только в августе будут. Ну, или других каких цветов живых куплю. А так… так, может, до августа и дождусь. Эх, жизнь наша…


- Зин, ты дома? – и Димка зашёл в переднюю с пакетом картошки.
- Ого! -  с удовлетворением отметила про себя Зиночка, - уже не хромает, так, глядишь, скоро совсем выровняется.
- Дома, - ответила она, отворачиваясь от письменного стола, - где же мне ещё быть?
- Картошки вот давай свари, а то – если хочешь, я тебе помогу, - произнёс брат, аккуратно снимая куртку. – А ты, что всё в интернете висишь?
- Висю, - краснея, сказала Зиночка, - вернее, как его это там – вишу. Нет, всё-таки, висю.
- Побереги глаза-то, что ли? – промолвил Дима, - а то мало нам одного калеки. Ещё ты себе проблемы подхватишь!
- Ну, хватит, - и Зиночка рывком встала из-за письменного стола, - никакой ты не калека. – Вон! – она кивком указала на одиноко стоящий в углу костыль, - сам уже ходишь, так что нечего Бога гневить!
- А ты всё со своей подружкой переписываешься? – в свою очередь скосил  Дима глаза на экран ноутбука.
- Ну и что? – вспыхнула Зиночка, - что, друзей нельзя, что-ли, на расстоянии иметь?
- Да можно, - пожал Дима плечами, - только не увлекайся ты всеми этими переписками. – Знаешь, сколько жулья да ворья сейчас вокруг развелось? Я надеюсь, ты ей адреса своего не сообщила?
- Как же! – уставив руки в бока, вызывающе произнесла Зиночка, - и адрес домашний сообщила, и номер телефона, и данные паспорта…
- Ну-ну-ну! – прервал сестру Дима, - ишь ты, погляди, разошлась! Я ведь ничего не сказал такого особенного. Предупредил только, чтобы осторожнее была.
- Ладно! –  моментально остыла Зиночка, - давай действительно картошку пожарим. И, бросив прощальный, полный грусти,  взгляд на недописанный диалог, от которого ей пришлось так внезапно оторваться, пошла за ножом.

Наступила зима. Зиночка уже давно звала Полину Сергеевну так, как та просила называть её. На Зиночкины вопросы, касающиеся  собственного детства, Полина ответила охотно. Написала, что выросла в самой обычной семье, и что она понятия не имела, как дети растут в детских домах. Неизвестно, что так притянуло её к Зиночке, но тем для виртуального общения у обеих всегда находилось немало. Больше всего Зиночке, которая не привыкла к добрым словам в свой адрес, нравилось, как Полина называла её. «Милая девочка», «Моя ласточка», «Прелесть моя» - всем этим письма Полины пестрили чуть ли не в каждой строке. Зиночка чувствовала себя счастливой, когда читала их. Сердце у неё от таких слов и обращений каждый раз то замирало, то стремительно летело вниз.
И вдруг их переписка оборвалась. Первые два или три дня Зиночка, у которой внезапно поваливший с небес снег, засыпал весь двор, вооружилась деревянной лопатой и кидала, кидала, кидала без устали эти белые хлопья, которые моментально превращались в небольшие бугорки-сугробы. Она приходила домой без сил, и ей было не до компьютера – её энергии не хватало даже на то, чтобы выпить стакан чая!

Потом прошло ещё несколько дней. Снег утих, поэтому в очистке двор и сад уже не нуждались. И в одно прекрасное утро Зиночка, умывшись и приведя себя в порядок, включила свой старенький ноутбук, в надежде на то, что там будут новости от Полины.
«Ругает меня, поди, что я так долго не писала», - думала Зиночка, пока загружался компьютер.
По экрану пробежали знакомые буквы названия фирмы, которая выпустила полужелезный-полупластиковый девайс, потом потихонечку  загрузился «Windows», открылся интернет, но к несказанному удивлению Зиночки, писем в её электронном почтовом ящике не было. Была лишь какая-то реклама спорттоваров, но они Зиночку совершенно не интересовали.
Не привыкшая так надолго разлучаться со своей виртуальной подругой, Зиночка долго-долго вглядывалась в экран, потом посмотрела другие интернет-странички, даже компьютер несколько раз перезагрузила.

Её личная почта продолжала оставаться пустой.
«Наверное, у них там тоже снега по колено намело, - несмело предположила Зиночка в мыслях, - куда уж тут к компьютеру подойти»
То, что Полина Сергеевна ввиду своего возраста вряд ли