Война

Цокающее эхо горнолыжных ботинок по бетонному полу подземного перехода. Не уверенные, угловатые движения тёмной фигуры. Он приближается и хорошо виден из моего тайного убежища. Я выучил его привычку уходить на полчаса в середине катания. Лыжи и палки  аккуратно пристёгивает на гибкий велосипедный замочек рядом с кассами продажи ски-пасов.  Медленно и неторопливо проходит сквозь тёмный тунель к платной стоянке. Открывает машину, заводит её, включает отопление на полную. Металический дорогой термос. Приятный запах чая с мятой. Звонок  по телефону. Это не жене – она продолжает кататься на склоне. Долго и нежно с кем-то разговаривает. Минут через двадцать он щелкает автосигнализацией на брелке и направляется к склону. Сценарий всегда один. Терпеливо изучаю его привычки уже четвёртые выходные.

Сравнивая нас - я совершенно не склонен к столь обдуманным и взвешенным поступкам. В большей степени эксцентричен и не адекватен в действиях. Но моя цель и ненависть как откровение сверху, давит изнутри, заставляет сосредоточенно планировать, искать альтернативные варианты развития, прорабатывать сценарий до каждой запятой.  Благо цель очень консервативная и постоянна в своих привычках. Такая константность в еженедельных поступках вызывает огромное удивление и характеризует его. Следя за ним, осознаю всю нашу несовместимость. Даже катается Олег только по одним и тем же трассам, совершенно не меняя траекторий и стиля, всё это больше похоже на обязательную повинность. Снова суббота и снова он должен выкатать двадцать пять спусков. Снова после пятнадцатого, он по безлюдному коридору пройдёт на стоянку, снова чай, снова звонок. После оставшиеся десять спусков, ужинает с супругой и друзьями в ресторанчике на склоне. Мюнхенские колбаски с капустой и большая кружка клюквенного морса. Чек до копейки, ни капли чаевых. Медленный путь домой, без превышения скорости и нарушений. Воскресенье он из дома не выходит. Такие выходные не похожи на отдых.

Пристально наблюдая за ним, сознаю огромный разрыв между нами. Ища оправдание моего отношения к нему и задуманному. Желание всё упорядочить и систематизировать в распоряжениях и документах сквозит в каждой букве. Бюрократия на всех уровнях сознания. Постоянные совещания, «мозговые штурмы», лишь бы уйти от личной ответственности. Глупые препоны здравой мысли внутри компании. Ненависть ко всему новому и инновационному. Гипсовый бюст прожженного бумагоеда на родине героя, рядом с платным туалетом. Мои чувства к нему постепенно от апатии и осторожности, переросли яркое пламя неприязни. Толкнуло нас в ожесточённые  дискуссии. Обычные жалобы на моё нарушение корпоративных норм общения и дистанцию с руководством. Обсуждение консолидированного годового бюджета и детализация до дивизионов, отделов, управлений - страшная мука. Деление затрат на инвестиционные и на капитальные, постоянный спор с фигой за спиной и умыслом в кармане. Все понимают что, так тасуя статьи, он лишь уходит от ответственности за финансовые результаты собственной деятельности, повышая призрачную результативность.  Ясно всем! Но игра с нарушением  здравого смысла идёт по шахматным правилам кабинетной возни. Письма, комментарии, приказы, сплетни, интриги, бумага, бумага, бумага. Каждая секунда, проведённая в этом хороводе, становилась потерянным вздохом и надгробной глыбой ещё одной чьей-то хорошей идее. Бездарно хороня время без всякой пользы.  Совершенно безнадёжная и обыденная  ситуация.
Шаги приближаются. Этот переход не удобен и им практически не пользуются. Но Олег настойчиво ходит только через него. Гулкое эхо бетонного пола позволяет ориентироваться о приближении возможных свидетелей. На платной стоянке нет камер, охрана спит в будке, но площадь парковки открыта для всеобщего обзора. Лучшее место это переход. Нужно минут пять. Этого должно хватить. Путь отступление готов - моя машина, с грязными номерами, заведённая, стоит на обочине над туннелем. Для отхода ещё полторы минуты. Он поравняется со мной,  я буду готов.

Прошёл мимо. Выхожу из своего убежища. Один шаг и я за спиной. Лыжные ботинки не удобны для хождения – это огромное преимущество. Хлёсткий короткий удар костяшками кулака в затылок. Шаг назад и удар наотмашь в открытое голенище. Как спиленное дерево, тело гулко падает на землю лицом вниз. Полшага с левой стороны, выпад носком ботинка в голову лежачего. Конвульсивное движение руками. Ещё скачок и прессом подошвы давлю кисть левой руки, чувствую, как хрустят поломанные пальцы. Распростертая фигура как мишень для монотонной стрельбы на точность. Короткий «штыковой» в рёбра, дальше локоть. Вёрткий танец вокруг костра из боли и страха. Снова лицо, вторая рука, прямой сверху в копчик, в ногу, пах. Безвольное тело, не стонет, тихий хрип и кровь, рисует чёрные липкие круги на сером бетоне перехода. Смотрю на часы – три с половиной минуты.  Последний удар и не торопливо ухожу.
Одежду и обувь меняю в машине в небольшом заброшенном тупике. Снимаю с сиденья целлофан, всё обливаю едкой краской и сворачиваю в узел и бросаю в мусорный бак. Я поехал дальше в область по пустынным просёлочным дорогам. Здесь никто не будет искать. По узкой бетонке я выберусь на другое шоссе и от- туда домой. Два часа за рулём. Через час звонит Лёха.

«Слышал, Миронова избили? Под Москвой на горке. Кто не известно. Скорее всего просто «гоп стоп». Очень сильно. Он без сознания. Случайно нашли. У него приёмная дочь, больная девочка, инвалид. Церебральный паралич.  Она и подняла тревогу. Он ей звонил всегда в одно и тоже время. А тут молчание.  Нашли его в страшном состоянии...»


Вечером, смотря телевизор, сын сказал «Папа, я ненавижу американцев! Они нам враги.».