Баку

Какие только имена не увековечены в этом прекрасном городе!
Поэт и мыслитель Физули. Классик персидской поэзии Низами Гянджеви. Выдающийся поэт Имадеддин Насими, писавший на  азербайджанском, персидском и арабском языках. Композитор Узеир Гаджибеков. Академик Юсиф Гейдарович Мамедалиев. Разве всех перечислишь…
А ещё я знаю, например, что если встать к памятнику Нариману Нариманову лицом, и, обойдя его с левой стороны, пройти наискосок несколько кварталов, можно попасть на улицу Фаика Юсифова – сержанта, который погиб, выполняя боевое задание во время Карабахского конфликта. А если с этой улицы дойти до ближайшей станции метро и проехать три остановки, то взору предстанет Национальная Азербайджанская Библиотека. Здание, проект которого архитектор Микаэль Усейнов спроектировал в 1949 году, было выстроено одиннадцать лет спустя. В то время долгострои были не в почёте. Однако выстроить такое  величественное  здание быстро  не получилось бы. А библиотека и вправду привлекает к себе взоры проходящих мимо людей:  хоть с точки зрения красоты, хоть по своим масштабам. Хотя первое, однозначно, перевешивает.
Я очень люблю осень. Это моё любимое время года. Как у Пушкина. Кстати, памятник «солнцу русской поэзии» в Баку тоже есть. И порой мне так и кажется, что я неспешным шагом иду по сентябрьскому или октябрьскому Баку и опавшие с деревьев листья шуршат у меня под ногами. Словно что-то тихо рассказывают мне об этом удивительном городе.

***
С некоторых пор я не люблю число 2500, и даже, проходя с учениками тему «Четырёхзначные числа», стараюсь обходить его стороной. Почему не люблю – да только потому, что это число превратилось для меня в показатель недосягаемости. Две тысячи пятьсот километров от нашего места жительства до Баку. Две с половиной тысячи километров…
Дети же – наоборот – так и норовят вставить именно это число в разряд «примеров».
- Ту саузэнд, файв хандрид… - бойко начинают Славик или Мишка и тут же замолкают, забывая, что по-английски два нуля подряд читаются как «двойной ноль», а слово «двойной» у них вечно вылетает из головы.
- Энд дабл зироу, - со вздохом заканчиваю я.
- Энд дабл зироу, - с улыбкой повторяют мои ученики. Мне же не до улыбок. В лучшем случае я изображаю на своём лице подобие этой самой улыбки, которая получается довольно кислой, и тут же «переключаю» ребят на что-то другое. Например, на пятизначные числа, типа «двенадцать тысяч пятьсот восемьдесят два» или что-то в этом роде.
Ночью число две тысячи пятьсот «оживает», и цифры принимают вполне реальный человеческий вид. Двойка начинает бешено хохотать над моим, даже во сне не пришедшем в норму, настроением. Пятёрка скромно молчит, потупив взгляд, а два нолика неизменно принимают образы Рината и Рифата – братьев-близнецов, которые отслужили в мор. флоте полтора года (а не год, как принято сейчас).
Эти два нолика-брата стоят навытяжку около Вечного огня в Севастополе, и я всегда вижу их только там, в отглаженных чёрных брюках, в белоснежных рубашках и бескозырках, с автоматами за плечами.
Между нами начинается мысленная беседа, ибо мы уже давно научились понимать друг друга, не открывая ртов.
- Магдалина Вячеславовна (ребята воспитаны идеально, обращаются ко мне только по имени – отчеству, что мне очень приятно), - начинает Ринат, - перестаньте расстраиваться. Естественно, Ринат ничего такого не произносит, ему нельзя говорить, он же на боевом посту! Вместо него эти слова произносят его выразительные тёмные глаза.
- Ну, правда, перестаньте, - тот час мысленно подхватывает Рифат, - Вы лучше представьте себе, что было бы, если бы с нами ещё был и Ришат!
О, я прекрасно понимаю, что он хочет этим сказать! Дело в том, что всего их трое. Не двое, а трое, и они не двойняшки, а тройняшки, которым несказанно повезло оказаться служить в одной роте, в одном подразделении… И если бы Ришат был сейчас с ними, то, соответственно, и «братцев-ноликов»  было бы не два, а три, и число две с половиной тысячи превратилось бы…  в двадцать пять тысяч. И тогда Баку благополучно оказался бы где-нибудь в Австралии или (ой, я не сильна в географии), может быть, даже на Южном полюсе. Бр-р-р, мне даже во сне становится холодно от этой мысли, и я просыпаюсь.
Проснувшись, я пытаюсь сообразить, что это был всего лишь сон, и Баку пока ещё стоит на своём месте, на берегу тёплого Каспийского моря, и ни в какую Австралию, а тем более на Южный полюс он не переместился. Отчасти меня это успокаивает.
«Жизнь прекрасна!» - и с этими знаменитыми чеховскими словами я вновь засыпаю, радуясь про себя, что за время моего сна географическая карта мира не подверглась никаким изменениям.

***
Водитель сине-серого  “IVECO”  мягко закрывает двери. У меня внутри тоже словно что-то захлопывается.
Небо, с которого только что светило ласковое солнышко, начинает предательски хмуриться, выдвигая напоказ «тяжёлую артиллерию» в виде тёмно-серых облаков.
- Пойдём, - то и дело дёргает меня за руку муж, - что ты прилипла к этому автобусу?
Я и вправду, будто «прилипла», хотя со стороны нет ничего такого, что могло бы доказать моё нежелание уйти.
Меж тем серо-синий  междугородный красавец едва слышно трогается с места. Мигнув провожающим на прощание ближним светом фар (я к провожающим не отношусь, но мне тоже достаётся небольшое количество желтовато-белого ободряющего света), он сначала выезжает на Привокзальную площадь, и затем, постояв там минуты две, разворачивается и берёт курс  на противоположную от Москвы сторону.
- В следующий раз… В следующий раз… В следующий раз… - колотит меня по вискам совершенно неправдоподобная фраза, потому что я прекрасно понимаю, что «следующего раза» не будет. По крайней мере, в этом сезоне – точно!
Начавшийся дождь смывает с моего лица невесть откуда взявшиеся слезинки. Муж, пребывающий в полном непонимании моего поведения и настроения, раскрывает надо мной (я всегда поражаюсь предусмотрительности моей второй половины) зонт, и, глядя на его синее полотно, я опять начинаю думать об уехавшем в Баку без меня  “IVECO”.
- Ну, почему в жизни всё всегда заканчивается полной несправедливостью? – думаю я, пряча лицо в надетом на голову капюшоне.
Гроза, заставшая нас так внезапно, не даёт ответа на этот вопрос. Она  только заставляет нас поторопиться и ускорить шаги.
В машине муж смотрит на меня совсем уж пристально, и вдруг почти догадывается: «Тебе на море, наверное, захотелось, да?»
Видимо, моя заплаканная и просящая сочувствия физиономия заставляет его задуматься о чём-то, и затем он в нерешительности произносит: «Так врачи же запретили тебе менять климат!»
Боже мой!  А я и забыла об этом! Мне много чего запретили после той ужасной январской ночи две тысячи четырнадцатого года. То нельзя, другое нельзя – вся моя жизнь превратилась в сплошное «нет» и «не полагается».
Я с тоской оглядываю светло-бежевый салон нашего видавшего виды «Рено» и произношу: «Я не к морю хочу, зачем оно мне? Я всё равно плавать не умею». И, выждав минуту, заканчиваю фразу: «Я в Баку хочу».
- В Баку-у-у-у? -  муж широко раскрывает глаза и на мгновение теряется, - а там-то тебе что делать?
- Национальную Азербайджанскую библиотеку  посмотреть, - бурчу я, проглатывая очередной ком, застрявший в горле.
- Ну, правильно мне отец говорил, что этим женщинам никогда не поймёшь, что надо, - с этими словами он заводит мотор и, неодобрительно качая головой, трогается с места. – Библиотеку посмотреть! Люди добрые, ради библиотеки надо ехать за  тысячу вёрст! – не унимается он.
Мне хочется его поправить, что «вёрст» намного больше. В два с половиной раза больше.
Но я ничего не говорю. Смотрю в окно, за которым перекатываются дождинки, обгоняя друг дружку, стекая по стеклу машины, и… молчу. Да и что я вообще могу сказать?..