Ад - это не огонь. Ад - это вода. Безграничность черного моря,без перерыва играющего горькими мускулами волн. Первобытный хохочущий великан одной рукой запросто вскидывает корабль так, что его нос почти упирается в зенит, а потом, гулко ухнув, чудовище бросает игрушку, и все летит в бездну - палуба под ногами, сумеречный свет иллюминаторов, старое фото среди карт на стене. А собственный желудок упирается в горло. Затем - удар, и корабль захлестывает с бортов. И так - каждую минуту - десять секунд покоя, полминуты на подъем, судорожный миг на вершине, и - полет. Шестьдесят раз в час. Тысячу четыресто сорок раз в сутки. О годе - страшно думать. Но именно этими перекатами вахтенные меряют время: треснувший немецкий хронометр мертв уже восемьдесят пять лет.
А день не наступает. Из года в год черная ночь сменяется штормовым сумраком совершенно произвольно - сводя с ума, выбивая из души последнюю стабильную опору, как волны - палубу из-под ног. Ночная буря бесконечна. И это их ад. Больше полувека вода раскачивает корабль, и уже непонятно - взлетает он на волну или падает с нее: верх и низ заменила вода. Порой кажется, что даже если машины и набрали бы мощности, достаточной, чтобы судно взлетело с гребня очередного вала, то реальность поменялась бы местами, и полет превратился бы в очередное падение. Просто без переломной секунды.
Мрак, сырость, качка, многолетняя борьба со штормом. Люди превратились в тени. С глухим отчаянием выходят на вахту, борются, работают... А потом - молча расползаются по своим углам и словно исчезают во мраке. Можно было бы сойти с ума, но безумие - рай, здесь этой роскоши нет. А вот боль разума от вечного балансирования на грани сумасшествия - сколько угодно. Это часть ада. Эрнст назначает вахты и следит, чтобы все на них выходили. Пресекает ссоры и отчаянные драки сходящих с ума людей. Требует следить за внешним видом и одеждой - моральное падение человека начинается с беспорядка в вещах, с равнодушия к себе. Одно время он пробовал собирать свободных в кают-компании, но затея провалилась: люди слишком отчаялись, чтобы забыться в беседах и песнях. Все почти сорвались, почти обезумели. Эрнст - капитан двух тысяч человек. Он не имеет права на срывы. Это - непозволительная для него роскошь, когда речь идет об экипаже.
Котлы едва набирают мощность - мазут больше похож на отработку. Он, как и все вокруг - отвратительного качества. Лампы - едва светят, огонь - почти не греет. Одежда - всегда полусырая и холодная. Еда без вкуса, и ее куски стынут в горле. Никто из коков не виноват - это тоже часть ада. И каждое утро любой матрос просыпается, дрожа от холода в мраке. Каждый матрос с отвращением глотает безвкусную тушенку со стылой лапшой. Каждый матрос, чуть разогнав работой кровь, целый день летит к черному небу и падает с него. Чтобы через две отбитые рынды снова при камбузе проглотить свою порцию, и, упав под сырое одеяло, спасительно отключиться.
Порты бывают редко. Там также вечная ночь и сырость. И также негде согреться, нет яркого света. Лишь день отдыха от волн, чтобы залить в цистерны новый дрянной мазут и загрузиться провизией. На новости надежды нет. У всех одна и та же вечная буря. И капитаны других судов молча пожимают плечами при встрече. А у портовых работников свой ад - не лучше.
Лишь иногда можно услышать о встрече с Иными, для которых ад - вполне себе комфортная жизнь после земной. Здесь они и черти, и ангелы, и помощники, и каратели. Да вот только даже в них не верится. Быть может это - лишь спасительные байки для ломающегося разума, этакаяя религия в аду. Лично Эрнст за восемьдесят пять лет не встречал ни одного, хотя наслышан предостаточно. Редкие портовые байки об Иных... А еще - куда более редкое слово... Искупление...
Но сутки заканчиваются, и корабли снова уходят в многомесячную болтанку. Этого не избежать. Пожелай они искать порт раньше времени - просто не нашли бы его. Да и просто искать его - не выходит. Порт сам негаданно появляется по курсу, когда горючее и припасы на исходе. Или - когда давно закончились. И лучше не пытаться все истратить быстрее, в расчете на скорую встречу. В первый год так и сделали. Порт не появился и голодный экипаж три месяца мерз у остывших котлов, а потерявший ход корабль болтало куда больше и наполовину затопило. Дезертиров нет. Эрнст допрашивал - кто-то сознавался в намерении сбежать в порту, но, как они все говорили, всегда их планы просто вылетали из головы по прибытию.
Ад оставался адом. Ничего нельзя изменить и ни к чему нельзя привыкнуть.
Корабль глух и слеп. Сняты вахтенные с радиодальномера и все связисты. Радиосвязь не принимает даже помех и бесполезно что-то передавать в мертвый эфир. Это приводит дежурных в отчаяние. Пришлось дать им вахты матросов, чтобы уберечь от срыва. Акустиков же, напротив, не загонишь к наушникам. Это стало понятно в первую же неделю пребывания здесь. Ребята отказываются работать на шумопеленгаторе, но связно объяснить ничего не могут. По их рассказам, вместо шума течений они слышат крики - надрывные, бессвязные... Иногда в многоголосом хоре боли кто-то начинает выкрикивать их имена, просит, проклинает, требует капитана... Беднягу Гюнтера хватило на одни склянки, потом он сутки рыдал в углу, все повторяя: "это не вода! Мы не по воде плывем! Это не вода! Она знает нас! Это не вода!" Впрочем, колбасник оказался крепким малым - скоро оправился и даже сумел сам убедить себя, что ему померещилось. Но к наушникам все равно не подходит. Эрнсту совершенно плевать - что это за вода и вода ли вообще. Здесь обо всем можно только гадать. А у него другие заботы - на нем экипаж. Все две тысячи парней, которые еще чего-то ждут.
Вахта в капитанской рубке - опостылевшая рутина. Ничего нового из года в год - только бесконечные горбы морских валов. И Эрнст вздрогнул, увидев на носу чужака. Почти сотню лет никто новый не появлялся на корабле. И неоткуда ему было бы взяться в такую бурю. А этот спокойно держится одной рукой за леер и глядит по курсу. Внутри Эрнста все рухнуло и ноги предательски подкосились впервые за все время здесь - Иной. Не так много ходило о них слухов, но этот был описан точно - средний рост, непокрытая голова, военная куртка непонятно какой страны. И тонкие языки пламени, непрерывно струящиеся по одежде и коже. Отчего-то было понятно, что этот огонь не будет греть, сколько не тяни к нему руки, но при касании оставит незаживающий ожог. Волны сторонились чужака, а летящие брызги испарялись, даже не успев зашипеть.
Палач. И помощник. Нет имени - только клички. Одни называли его Лютым, Злым, Мясником, другие - Солдатским Ангелом. В одной байке говорилось, что даваным-давно один из Падших Богов назвал его Светлячок. За что и был растерзан Иным.
Сейчас он просто держался за ограждение борта, а старый корабль трепетал и гудел каждым бронелистом, готовый по воле пришельца превратиться в пиратское судно, в плавучий таран, в легкий бриг, и лететь туда, куда прикажет хозяин.
Эрнст одернул китель и, спустившись с рубки, уверенно двинулся к пришельцу, стараясь не поскользнуться на мокрой палубе. Что бы ни сталось потом - это его корабль и его команда. И если придется - он прикажет чужаку покинуть борт. Невзирая на последствия. Ведь собственное достоинство - это то единственное, что еще держит на плаву их разум, что еще оставляет в душе горсть веры друг в друга.
Иной обернулся, и Эрнст вздрогнул, столкнувшись взглядом с пустыми белками чужих глаз. Губы пришельца растянулись в довольном оскале...
---
- "Гузно в мыле, грудь в тавоте, но, зато - в торговом флоте!" - бесконечно повторяет Андрей замшелую остроту. Она изрядно надоела, но Пашка с ней согласен. Флот, зарубежная командировка, романтика африканских морей... Это домашние дебилушки бы намечтали. По факту - духота, жара, от блеска нагретого металла болят глаза, да пересушенная солью кожа лопается на руках. "Не ходите дети в Африку гулять!" Ибо чего в этой самой Африке смотреть? Море и порты везде одинаковы, а кедровые рощицы да бомжацкие деревушки на берегу и в первый день восторга не вызвали. Да и все это, сказать по чести, видно только тогда, когда после работы разогнешься. А ее, родимой, на судне всегда с избытком! Ибо этот мелкий самоходный перегружатель строили еще при Сталине, износили при Хрущеве, на ремонт заявку отправили при Брежневе, хрен на нее забили при Андропове, а плавает у побережья "братской" республики Сомали до сих пор. А экипаж еще и сократили.
"Ваше благородие" Федор Игнатьевич - капитан. Редкостная скотина. говорить по-человечески вообще не умеет. Дружит только с рулевым, с которым же и надирается в порту. Рулевой Александр Залипало (Пашка про себя зовет его немного иначе). Он же радист. Кто сказал, что так нельзя? За два оклада - можно. А за три он бы еще и бычьим гинекологом подработал. А если что случается - виноват кто угодно, только не он. Моторист Андрей - пошляк, хохмач и доминошник. Этот хотя бы человеком быть умеет. И еще Федька-мозголюб. Тезка капитана. И матрос, и крановщик в одном флаконе. Человек абсолютно "дивный". Имея за плечами сельскую школу и ПТУ, уверен, что знает все. И очень любит этими знаниями делиться - и про плоскую Землю, и про "новую хронологию", и про тайный еврейский заговор, и про мировое правительство, и про инопланетное вторжение. Очень любвеобильный до мозгов человек. Ну, и вот - сам Пашка, второй матрос, он же юнга, он же кок, да за один оклад. И до конца контрактика не сорваться...
- Так я тебе и говорю: Австралия - не континент, а часть Америки!
- Федька! Отлюбись уже! - машет на бездельника Андрей, продолжая ковыряться в клапанах лодочного мотора.
- Не, ну ты сам скажи! - не отстает Мозголюб - Ты сам сам Австралию когда-нибудь из космоса видел?
- Можно подумать, что ты видел!
- Я умных людей читал. Они все нормально объяснили...
- Ты этих умных людей у пивного ларька нашел?
- Дурак ты, Андрюха! Тебе "серые" жиды мозги промыли, вот ты им и веришь! А я, пока сам не увидел - ни во что не верю!
- Слышь, Федяра, а ты мозги свои когда-нибудь видел? Нет? Так с чего ты решил, что они у тебя есть? Вдруг это жиды тебя обманывают?
- Да пошел ты! - Федька вскакивает, и, увидев проходящего Пашку, радостно бросается его просвещать.
- Слышь, Мозголюб! - останавливает его Андрей - я очень люблю свой мозг, и очень не люблю, когда его любит кто-то кроме меня! И для Пашки сейчас дело есть!
Пашка же быстро соображает, что может быть хуже, и покорно идет к движку.
- Прокладку смени, крышку надень, да закрути! - указывает Андрей и уходит.
Крановщик ушел еще раньше.
- "Снова к делу приставили?" - звучит в голове знакомый мягкий голос
- Привет! - здоровается Пашка с уже давно привычной "шизофренией".
Новая паронитовая прокладка туго надевается на шпильки и не очень удобно садится на место.
- Я так и не понял тогда, почему я могу тебя только слышать, а увидеть или пощупать - нет?
- "Да, честно сказать, ты меня и не слышишь. Это вроде радиосвязи. Мы на одной частоте и можем друг с другом говорить. Принимать сигналы, точнее."
- Телепатия?
- "Я никогда не слышал этого слова..."
- Забей.
- "Ну, так вот... А попытаться стать материальным... Ну, мы знаем, что в твоем организме есть тепло, а
