Злейший враг. Глава 1. Похищение

конец декабря 1688



Питер Блад, облокотившись на планшир, наблюдал за разгрузкой «Арабеллы». Прошло ровно три месяца с того дня, как они вернулись с Ямайки. Принимая из рук лорда Уэйда патент, он предчувствовал, что королевская служба  вряд ли  его  удел, но продолжал тешить себя напрасными надеждами.  

"Среди моих знакомых нет воров и пиратов, капитан Блад!"

Слова мисс Бишоп совершенно однозначно определяли, кем он является в ее глазах. Королевский патент ничего не менял - да и не мог изменить. Эти слова все еще разъедали его душу...  

И вот снова Кайона. Поначалу желание напиться было нестерпимым. Напиться, надраться до блаженного небытия. И он не стал сдерживаться.  Мир выцвел, сузился до колеблющихся в тошнотворной мути стен  очередной таверны и горечи черного ямайского рома на языке...  

...У нее — глаза цвета перуанского шоколада, оттененные густыми ресницами, и фарфорово-прозрачная кожа. Пушистые волосы в свете свечного огарка отливают старой бронзой. А вот голос совсем другой, и он досадливо морщится.

— Я буду молчать, если месье угодно, — понимающе и лукаво шепчет она, в то время как ее пальцы проворно распускают шнуровку корсажа.

— Месье угодно, — хрипло произносит он, привлекая ее к себе.

Он стягивает с ее плеч сорочку, обнажая острые грудки с затвердевшими бусинами сосков. На ее губах появляется неожиданно застенчивая улыбка, и желание поднимается в нем темной волной…

Он просыпается раньше ее, не ощущая ничего, кроме вязкой тоски и  запредельного,  до ненависти, отвращения к себе. Почти со страхом смотрит в лицо лежащей рядом женщины. Однако теперь она не кажется ему хоть сколько-нибудь похожей на Арабеллу. Чуть вздернутый нос, большой рот и пухлые губы; тонкая ниточка шрама на виске, на бледной коже — россыпь веснушек. И волосы —  рыжие, не каштановые.

Бесшумно одевшись, он достает из потайного кармашка камзола крупную голубоватую жемчужину и кладет ее на обшарпанный стол возле кровати. Если девчонка не продешевит, денег ей хватит на несколько месяцев сытой жизни. Она даже сможет вернуться в Европу, если пожелает. И если ей не перережут горло,  предпочтя расплатиться сталью, а не звонкой монетой. Впрочем, он почему-то уверен,  что никуда она не уедет и ничего дурного с ней не случится. И уже вечером она снова будет обслуживать посетителей этой таверны. И поэтому решает отправиться в другую, на противоположном конце самой веселой  улицы Кайоны. И немедленно.

...На  следующий день  Блад обнаружил себя сидящим за столом в своей каюте. Из валяющегося на столе осколка зеркала - он не помнил, когда и как оно разбилось! - на него смотрел незнакомец.

С того мига все изменилось. И хотя сезон дождей еще не закончился, Блад не давал покоя ни себе, ни своим людям, иногда действуя силами всей эскадры, но намного чаще уходя в море на одной лишь «Арабелле». Они взяли на абордаж потрепанный непогодой и отставший от каравана галеон с грузом какао и драгоценного красного дерева, впрочем обошлось практически без потерь, ибо корабль почти утратил способность маневрировать. Возвращаясь из плавания, Блад был готов без промедления отправиться в новое, берясь даже за доставку особо ценного груза в ближайшие к Тортуге французские колонии. За хорошую плату, само собой. Он нигде не останавливался дольше, чем это требовалась для разгрузки корабля и пополнения припасов. Его люди, непривычные к подобной спешке, ворчали. Однако они исправно получали свою долю, и посему Блад предпочитал не замечать уныния, мелькавшее на их лицах.

Сегодня, едва они встали на рейде, от причала к «Арабелле» устремилась небольшая шлюпка, и через пару минут на палубу запрыгнул посыльный от его превосходительства губернатора Тортуги. В записке, адресованной Бладу, значилось приглашение, а судя по оборотам, использумемым д’Ожероном — бесконечно любезным, но неумолимым — приказ явиться на прием, который собирался вечером дать губернатор. Это была уже не первая попытка вытащить его на берег, и Блад, как и прежде, хотел отказаться, собираясь с утренним отливом снова выйти в море. Однако Волверстон, прибывший узнать о дальнейших планах капитана, заявил, что еще немного и люди взбунтуются. Особенно это касается команды «Арабеллы». Виданное ли дело, им столько времени не удается промочить горло в хорошей таверне, да с негордой красоткой на коленях.

- Зачем  нам тогда вообще нужны деньги? — патетически спросил он.
Блад рассмеялся и велел всем убираться вон. Сам он решил принять приглашение губернатора.
— Когда ты вернешься, Питер?
— К полуночи.
— Я пришлю парней за тобой.
— Зачем? Раз уж я решил развеяться, прогуляюсь при луне, заодно отдохну от ваших гнусных рож.
— Но…
— Не стоит и обсуждать, Нед, — усмехнулся Питер. — Будет лучше, если ты последуешь своему же совету и отправишься воздать должное доброму рому.
Волверстон ворчал еще что-то, но капитан уже не слушал его. Он щелчком расправил манжет и сошел на берег.

***

Прием, как всегда, оказался на высоте. Блад заметил, что Мадлен, старшая дочь губернатора, весь вечер не сводила с него лучистых глаз. После спасения мадемуазель д’Ожерон из лап Левасера, Блад начал подозревать, что является идеалом ее девичьих грез. Он всегда старался быть с ней любезным, но не более того. Однако в этот вечер он словно бы увидел девушку в первый раз. Иначе. В первый момент, когда Блад осознал это, он удивился, но затем нашел, что ему нравится смотреть на нее.


После окончания приема д’Ожерон пригласил Блада в свой кабинет. Одинокая свеча в изящном подсвечнике бросала мягкие блики на тяжелую мебель из черного дерева. Тускло поблескивало золотое тиснение на корешках книг из богатой библиотеки губернатора, и в целом, все создавало весьма умиротворяющую обстановку. Но Блад перехватил острый и внимательный взгляд д’Ожерона, и пришел к выводу, что разговор представляет существенную важность для губернатора. Впрочем, будучи опытным дипломатом, д’Ожерон не спешил переходить к делу. Он приглашающе махнул Бладу на кресло, а сам достал из шкафчика два серебряных бокала и наполнил их из стоящей на столе пузатой бутылки.
— Мой друг, сегодня я предложу вам  особый напиток. Наверняка, вам знаком вкус бренди, но Aqua vitae из Шаранта... Это совсем другое дело! Вкус намного благороднее  и не уступает по крепости, — говоря это, месье д’Ожерон протянул бокал Бладу. — Эту бутылку мне доставили на днях из Франции.

Несколько минут они молчали, наслаждаясь тонким ароматом   шарантскогой водки. И вдруг, безо всякого перехода, губернатор заявил:
— Мы, ваши друзья, беспокоимся о вас.
Блад вскинул бровь: неожиданное заявление!
— Вот как, и отчего же?
— У вас усталый вид, и, как мне кажется, раньше в вас горел огонь, а теперь…
— Погас?
— Вы никогда не думали жениться? — задал новый неожиданный вопрос губернатор.
Блад чуть не поперхнулся:
— Что, я так плохо выгляжу?
— Боже упаси! Но приходит день, когда оказываешься на распутье.
— И, по вашему мнению, я должен обзавестись славной женушкой, надеть ночной колпак и усесться писать мемуары? — с легкой иронией спросил Питер.
— Нет, но вы могли бы заняться чем-то… менее рискованным. Мемуары… — д’Ожерон покивал, на его породистом лице возникло почти мечтательное выражение: — Да, мемуары. Это могло быть весьма прибыльно, в Европе они разошлись бы мгновенно. Вы же деловой человек, а не только пират! Те средства, которыми вы поручили мне распоряжаться, пристроены в векселя надежных французских банков. Зачем вам и дальше продолжать рисковать собой? Вы можете вести весьма и весьма состоятельную жизнь.
— Кого же вы предлагаете мне в жены? Вы ведь не просто так заговорили о женитьбе.
— Мадлен.
— Мадлен?  - Блад изумленно воззрился на губернатора.  - Прошу меня извинить, но мне сложно в это поверить. Учитывая… род моих занятий.
Д’Ожерон тонко улыбнулся и сделал изящное движение кистью правой руки, будто отметая возможные возражения:
— Ваш соотечественник Дрейк был посвящен в рыцари, а Морган — назначен губернатором колонии. Могу ли я быть полностью откровенен с вами? Я бы не завел с вами разговор на эту тему, но, как мне кажется, кое-что изменилось… — он сделал паузу, затем без обиняков заявил: — Я видел, как вы сегодня смотрели на Мадлен, месье Блад. А уж ее сердечные терзания по поводу вас для меня давно не тайна, хотя бедная девочка считает иначе.
— Ничего не укроется от глаз губернатора Тортуги, - несколько принужденно улыбнулся Блад.
— На то он и губернатор, — д’Ожерон расхохотался и сразу же посерьезнел. — Но сейчас я — прежде всего любящий отец, пекущийся о благе своей дочери. Мы с вами знаем, что она невинна, как в день своего рождения, однако… После той гнусной истории с Левасером…
Блад медленно кивнул. Мотивы д’Ожерона  были ему понятны, оставалось поразмыслить, насколько это отвечало его собсвенным устремлениям.
— Итак, вы обещаете подумать?
— Обещаю, — твердо ответил Питер.
— Конечно, я позвал вас не только для того, чтобы устроить судьбу Мадлен, — д’Ожерон с тревогой взглянул на него. — Полагаю, вы знаете, сколько у вас могущественных врагов?
Разумеется, Блад знал, что и король испанский, и король английский, — оба они искали способ его уничтожить. А где-то еще скитался по морям дон Мигель, да и про губернатора Ямайки тоже нельзя было забывать. Не говоря уже о более мелких противниках — пиратских капитанах, интересы которых он когда-либо ущемил.
— За известность надо платить, — усмехнулся Блад. — Однако здесь, на Тортуге, у меня врагов нет.
— Вы уверены?
— Да. Право, вы так встревожены, вам что-то известно?
— Ничего конкретного. Мне недавно сообщили, что губернатор Ямайки, старый ваш знакомый, назначил баснословные деньги за вашу голову, а если кто-то сможет захватить вас живым, то получит вдвое больше. Он человек настойчивый, насколько я знаю.
— Губернатор Ямайки высоко меня ценит. Я слышал, что меня желал бы заполучить и дон Мигель.
— Не шутите с этим. На днях кто-то через третьи лица пытался предложить мне выгодную сделку. Помочь заманить вас в западню. Я, как вы понимаете, отверг гнусное предложение, но кто-то может и согласиться. Что вам известно о Каузаке?
— Я не видел Каузака со времени Маракайбо и, признаться, думал, что его нет  на Тортуге.
— Так вот он появился вновь! – воскликнул д’Ожерон.
Блад задумался. Впервые он видел губернатора таким обеспокоенным. Пожалуй, он поторопился, заявив, будто у него нет врагов на Тортуге.
— Было бы опрометчиво с его стороны угрожать мне. Особенно здесь, в Кайоне. Он слишком труслив и глуп для этого.

Похоже, что его слова не убедили д’Ожерона, но Блад уже поднялся:
— Благодарю вас за прекрасный вечер и интересную беседу, я все обдумаю. Ваш  бренди божественен.
Губернатор в отчаянии всплеснул руками:
— Но хотя бы обзаведитесь охраной! Я прикажу слугам сопровождать вас до порта или, если желаете, предоставлю вам мою карету!
— Благодарю, но не стоит. Я хочу немного пройтись в одиночестве.

***

Блад покинул гостеприимный губернаторский дом и быстро зашагал в направлении порта. Ему невольно вспоминалась мадемуазель д’Ожерон, ее грация и статная фигура с высокой и пышной грудью, ее темные страстные глаза