СТРАНА ЛЮДЕЙ.

пути пройдена, оставалось несколько метров! Люди замерли, даже лира не издавала звуков, с удивлением взирая на ее спасителя. Даже ветер из уважения затих.
- Неужели получится? Но, кто он? Кто этот сумасшедший альпинист? – думал Орлов, - кто этот безумец?
Вот он  в последний раз подвязывает трос, ногой цепляясь за самый конец лиры! Он наверху! Кто этот человек? Кто этот неизвестный Герой?
- Да, это же Орлов! – воскликнул, опешив, Орлов. - Самый настоящий Орлов! Старый вояка! Это он! …Это!... Это же Я!...
Канат упал свободным концом с высоты, и люди подвязали к нему тяжелый металлический трос. Орлов поднял его на самый верх, закрепив намертво! Теперь намертво! Там внизу люди копошились, тащили другой конец, специальными домкратами притягивая его к креплению, торчащему из забетонированного участка земли и, наконец, закрепили его. Теперь памятнику не угрожало ничего!

Орлов сидел на тридцатиметровой высоте и смотрел по сторонам. Солнце зашло, черная туча грозно на него смотрела, находясь очень близко – рукой можно дотронуться, но ему было на нее наплевать. Он сделал ЭТО! Может быть, всю свою долгую жизнь он готовился к этому мгновению! Жил, тренировался, воевал… Машка… голод… черви… Тьфу!... И, наконец, он здесь, на этой высоте! Он взял ее! Он сделал ЭТО!
А внизу уже вовсю бесновалась толпа в сумасшедшем, безудержном танце! Орлов внимательно присмотрелся к людям и обомлел…
- Кто танцует с Машкой? С Машей?? С его Машенькой??? Кто посмел? Какой мерзавец осмелился прикоснуться к его подруге? К невесте? К НЕЙ?
Уже готов был спрыгнуть с высоты. В невероятном полете обуздать этих двоих, которые сейчас лишали его единственного, что у него оставалось. Лишали счастья, которого он заслужил!
И тут он прозрел!
- Да, это же Орлов! – воскликнул, опешив, Орлов. – Самый настоящий Орлов! А рядом с ним настоящая Машенька! И эти двое, как самые безумные, самые оторванные, настоящие сумасшедшие в безумном городе танцевали танец дикарей! У него все получилось! Нет, не дикарей, - вдруг промелькнуло в голове. - Танец Людей!

Доктор утомился, он отошел в сторонку и с огромным интересом смотрел по сторонам. Сегодня он очень устал, он помогал, лез во все дыры, впрочем, делал тоже, что и остальные, а сейчас продолжал наблюдать, больше не исследуя этих людей. Присев на берег моря, смотрел на веселящихся горожан и двух чудесных сумасшедших – Орлова и Машеньку. На его старшую медсестру, которая встретила такого человека! Где он сам был раньше?...
А не исследовал своих больных, потому что они оказались… совершенно здоровыми. И еще потому что, наконец, кое-что понял:
- Формула Ильича! Вакцина Любви! Формула Любви! Не обязательно быть гением! Гениальность в другом - в простом и одновременно сложном, но доступном каждому. Есть талант брать, но есть талант отдавать – дело именно в этом! Тех, кто берет, несравненно больше (целая армия обглодышей, которые, поедая жертвы, потом ковыряют их костьми в своих зубах), а тех, кто отдает, меньше. Несравненно меньше. Единицы! Но взять можно совсем немного – сколько получится - насколько цепки твои руки и хватка, а дальше порочный тупик и бег по кругу - замкнутому кругу, где все завоеванное, отобранное становится никому не нужным. А отдать можно бесконечность! Поэтому те вторые несравненно богаче! Просто они приблизились к этому божественному  понятию. И сейчас все эти люди на берегу каким-то удивительным чутьем поняли это и стали абсолютно здоровыми! Нужно любить, и все получится! Вы были правы, господин классик со своей “красотой”. Она, действительно, спасает мир. И не нужно ждать ее, сидя на диване с карандашами в руках, предаваясь апатии и лени. Но отдавать, творить чудеса, тогда ваша “красота” засияет и спасет кого-то еще! А, значит, и тебя самого!  Спасет от кого? От тебя же! И в этом теперь он был абсолютно уверен.

Каждый день нашей жизни - это алмаз, счастливым образом найденный на прииске. Но, если предать его огранке - он превращается в бриллиант!

Ночь незаметно вступила в свои права. Незаметно, потому что свет от фонариков и разрывов петард озарял все вокруг. Там, в палатках военных, тускло горели лампочки, но те, сбросив кители, в одних рубашках веселились среди всеобщего праздника. Они принесли из арсенала ракетницы и ослепляли черное небо и тучи, и всю округу. Орлов больше не думал ни о чем. Он сбросил добрый десяток лет и теперь, как мальчишка, веселился вместе с остальными.
- Нет электричества, значит, не будет тепла и света, не будет воды и еды. Наплевать! Главное, в чем он был абсолютно уверен, это в завтрашнем дне. Потому что у него появилось - сегодня. А, значит, и завтра будет все, и праздник тоже будет …

И тут Архитектор, как искусный маг взмахнул рукой, и началось настоящее волшебство. Неожиданно лира, уходящая высоко в темное небо, озарилась тысячами огней. Мощные прожектора, невидимые доселе, спрятанные в кустах и на ветвях деревьев, осветили лужайку вокруг моря. Люди, ослепленные, давно отвыкшие от электричества, в восторге и недоумении остановились, прервав свой танец, заворожено наблюдая за этим чудом. Затем один за другим, начали появляться огоньки в городе. Загорелись фонари на улицах, в домах заработали холодильники, веселыми струйками полилась вода из кранов, а, значит, включилась водонапорная станция. Реклама неоновыми огоньками начала зазывать и врать, и настаивать, светофоры пунктуально регулировать движение, которого и не было вовсе, и все же… Их же не уволили, вот они и регулировали... Свет пришел в зону оцепления. И если посмотреть на все сверху, с небесной высоты, видна была еще одна яркая звезда, которая засияла прямо здесь, на земле в нашем городке.
Все оказалось просто. Нашему Архитектору не так давно пришла в голову замечательная мысль. Ему показалось, что его детище, Лира посреди моря будет смотреться лучше в свете фонарей и гирлянд, переливаясь цветами вечерней иллюминации. А тут так кстати - море. Целое море! Почему бы не сделать из его Лиры маленькую электростанцию? И теперь вода по струнам, поднимаясь с помощью ветра и мощных ветряков на самый верх, (а с ветром мы всегда договоримся, - беспечно думал он) падала на лопасти генераторов в невидимой части у самого основания памятника, и турбины вращались с сумасшедшей скоростью, вырабатывая энергию, силу и мощь. Конечно, море теперь немного поднялось, но основание лиры превратилось в небольшую плотину, которая не давала воде затопить городок. Зато появился свет, а значит тепло и все… все остальное.
- Почему бы и нет? - думал Архитектор, - пусть будет и тепло, может быть, и оно когда-нибудь пригодится! Впрочем, сейчас это было не важно. Главное фонарики! Удивительная беспечность!

Художник и его маленькая хрупкая Муза, его любимая натурщица, вернее, модель с которой он все это время писал светлые картины, тоже веселились от души. Они танцевали и безобразничали на лужайке у моря вместе с остальными. Их лица были освещены улыбками безотчетной радости и любви… ко всем окружающим. К Марсианке и Мэру, Архитектору и Доктору, Зайке и ее Малышу. А Малыш, несмотря на свое положение, тоже выплясывала вместе с остальными, не беспокоясь ни о чем, кроме своего Зайки и их будущего Малыша.
- А ему это не повредит – только будет на пользу. Пусть привыкает, - думала она, - теперь в жизни будет много радости и таких же маленьких Малышей.
Надо сказать, на этой площади она – будущая мамаша, была не одна в таком положении. Люди в последнее время посходили с ума -  ни, думая больше ни о чем. И скоро, очень скоро, должны были появится еще много-много таких же Малышей! А значит, их городок снова помолодеет…
Итак, Павел с его Катенькой веселились на площади, как и все собравшиеся. А когда внезапный, такой яркий свет озарил Лиру посреди моря, и она засветилась немыслимым серебряным сиянием, Павел обомлел. Этот свет был таким же, как тот, который исходил от его картин. Этот было неземное, необъяснимое свечение, которого никакой техникой или красками добиться невозможно. И теперь он, глядя на сверкающее чудо, вспомнил о последней картине. Она не давалась ему. Он писал эту удивительную девушку, которая чудесным ребенком веселилась сейчас рядом с ним. Писал о неземной любви, но что-то упускал, не мог понять или просто не видел. Но, теперь, глядя на сверкающую лиру, его неотвратимо потянуло к холсту.
Еще были слышны звуки оркестра, крики веселящейся толпы, еще не закончилась ночь, и веселиться бы до утра, но он уже тащил девушку в свою мастерскую, и снова взял в руки волшебную кисть. Ему казалось, что истина где-то рядом, он найдет ее, подберет, поймет, увидит и зарисует откровение на своем холсте, а Катенька ему в этом поможет. Он столько ее рисовал, но в последней картине чего-то не хватало - света, любви, огня. И теперь он пристально всматривался невидящими глазами в чудесное лицо девушки, перенося образы короткими мазками на картину, снова отходил, смотрел... Свет - тот потрясающий свет, который шел от всех его картин теперь находился где-то рядом. Он был здесь, художник чувствовал его сияние, трепетную гамму красок, но… не находил… мучился, но искал снова. И сладостная мука разливалась по телу гениального художника. В этот миг  он сходил с ума. Наконец, сходил с ума!...

Вдруг кто-то взял из его рук драгоценную кисть. Его коснулась чья-то рука… Нет, руки. Теплые руки. Потом он увидел удивительную незнакомую девочку. Нет, девушку. У нее были потрясающие глаза. А свет этих глаз освещал, согревая душу, напоминая о том, что он так мучительно искал… Но не находил… Снова теплые… нет, горячие руки. Они обнимают, проводят по телу, расстегивают пуговицы... На нем… На себе… Он подумал, что сошел с ума… Нет, скорее, уже не мог думать ни о чем, это было невозможно, только сумасшедший свет звал его за собой.
Не было постели, какого-то другого ложа. Не было простыней и подушек. Все вокруг стало нереальным, земля исчезла. Почва ушла из-под ног, и только незнакомая, удивительная девушка,… нет, женщина была рядом с ним. Она была рядом, крепко держала его, и теперь вместе они летели в бесконечность или в пропасть. Но почему-то, глядя в ее глаза, он не боялся разбиться, не видел дна этой бездны, потому что пределов ей не было. Их обвивало теплое розовое облако, в котором они тонули, появлялись, снова тонули, и захлебывались, и задыхались. И нечем было дышать от сказочного полета или падения,  восторга, в котором растворились они вдвоем…

Утро пришло как всегда по расписанию, но для этих двоих слишком рано. Оно хотело бы подарить им вечную сказку этой ночи, бесконечность полета, но не могло, потому осветило яркими лучами счастливые лица. Он посмотрел на нее, на удивительную знакомую девочку,…  такую незнакомую женщину. Она была такой, потому что любила, и он понял, что до сих пор о любви не знал ничего. А эти картины, светящиеся неземным светом, ничего не значили без нее, без любви, без этой женщины. Теперь не он своей кистью рисовал ее, а она своей любовью, пронзительным взглядом, томной ночной мукой и любовью нарисовала его жизнь, их будущее, его самого… И еще его картину…
Девушка спала, ее красивые глаза были прикрыты, а руки обнимали облако, кусочек которого оставался у нее. Она захватила его оттуда…
Он