Герой фельетона, над которым корпел журналист Анатолий Максимов, был сельским жителем. В город он прибыл в поисках птицы счастья, безоглядно упорхнувшей из провинциальной глубинки. Прибыл, и сразу же попал в переплет, в который попадают нередко неискушенные сельские жители, ступившие на городскую стезю. Уже на вокзале он стал интересен вездесущим мошенникам, они опоили его и обобрали до невозможности, до китайского носового платка. Опустошенный, голодный, растерянный сельчанин оказался в линейном отделе полиции, где его опросили, составили нужные документы и отправили восвояси с наказом не искушать в дальнейшем судьбу.
О приключениях несостоявшегося горожанина Анатолий узнал от приятеля, служившего в том линейном отделе. Парень, по описанию приятеля, был здоровенным, рыжим, мордастым. «Верзила с куриным умом, - подумал с ехидством низкорослый и узкогрудый газетчик. – Налицо фельетонная тема!».
Максимов доподлинно знал, что количество брошенных деревень исчисляется многими сотнями, и что прилавки городских магазинов и рынков заполонила продукция стран с гораздо меньшими площадями плодородной земли и угодий. Такие обстоятельства глубоко возмущали патриотичного журналиста, возмущение ломилось наружу, и вот для его выражения появился удачный момент.
Фельетон задуман быть ядовитым, с сарказмом. В нем, опираясь на факты, Максимов намеревался высмеять и осудить бегство трудоспособного населения из деревень и прочих селений. Намеревался представить недоумками лиц, сменивших синицу в мускулистых крестьянских руках, на недоступного журавля в туманном городском поднебесье.
«Надо, - думал он о них с укоризной, - обустраивать свою жизнь на родных пепелищах, а не мотаться по городам, где своих соискателей легкой жизни навалом, где пришлому на нее претенденту ничего не обломится. Об этом хорошо всем известно, и бросить в этих условиях обжитое гнездо, может только редкой наивности человек».
Фельетон писался легко, Максимов почти не отрывался от написания, лишь поправлял сползавшие с носа очки да слизывал пот, выступавший на верхней губе от обуявшего его журналистского зуда.
Наконец поставлена последняя точка. Герой был и высмеян, и унижен. Кажется, можно печатать, но редактор газеты, в которой публиковался Максимов, просмотрев фельетон, посоветовал его доработать:
- Получилось неплохо, но как-то шаблонно и скупо: приехал в город этакий недотепа, и тут его облапошили. Кто он? Почему он покинул село? Что за село? И вообще, не хватает здесь сельского колорита.
Максимов, огорченный довольно абстрактной причиной отказа, задумался о колорите, так необходимом редактору. А где его взять? От себя - нереально: он, можно сказать, безвылазный горожанин...
- Поезжай в Ивантеевку к дяде Павлу, - дома подсказала жена, - там у них все и узнаешь.
- А точно! – облегченно воскликнул Максимов. – Он всегда рассуждает о каких-то сельских проблемах. Конечно, надо поехать!
Дядя Павел Гаранин, о котором говорила жена, младший брат ее матери, когда приезжал в город, останавливался всегда у Максимовых. Ответный визит представлялся логичным.
- Только как вот туда добираться? – произнес Анатолий, переключив свои мысли уже на поездку в село. – На своей машине опасно - развалина. Общественным транспортом?.. Надо подарки кое-какие им повезти, а как с ними в автобусе?..
У Максимова был седан марки ВАЗ-2107. Машина далеко как не новая, на ней он ездил только по городу, а до Ивантеевки было около ста километров. Мимо нее по шоссе ходили маршрутки, но, представив себя пассажиром такого автобуса, обремененным вещами, он счел, что лучше рискнуть.
- Поеду на своей, - завершил он раздумье. – Авось не сломается.
Забегая вперед, надо заметить, что машина не подвела, никаких к ней претензий во время этого путешествия не возникало.
В Ивантеевку Максимов приехал под вечер. Заглушил двигатель возле широких деревянных ворот и, не покидая салон, осмотрелся. Ни о каком вырождении села ничего здесь даже не намекало. На улицу выходил фасад большого, из бревен на бетонном фундаменте, дома. Пять окон, в них видны светлые занавески, на крыше – две кирпичных трубы. Перед фасадом – палисадник с цветами. «Шикарный домина, еще целый век простоит. Зачем отсюда куда-то бежать?» - думал он, вылезая.
Встретили его Мария Петровна, жена дяди Павла, и двое их сыновей, юноши Коля и Миша. Главы семейства дома не оказалось.
- Поехал с мужиками в соседний район, - сказала Мария Петровна. – Там какой-то чудак из Москвы купил себе землю и задумал построить усадьбу. То ли дворец, то ли замок... Замок среди деревенских хибар! Смехота!.. Да шут с ним, лишь бы заплатил, как обещал мужикам. Здесь все мужики сидят без работы.
Максимов насторожился. Несколько раз непроизвольно провел языком по верхней губе, что с ним случалось, когда возникало смутное беспокойство, а сообщение о массовой безработице не могло его не встревожить. Оно было инородным штришком в намеченной им картине сельского обихода, оно ломало тональность всего уже готового фельетона.
Однако Максимов был опытным журналистом, и он еще с института усвоил, что в любом явлении есть и негативные, и позитивные стороны. Надо выбрать такую, которая актуальна в данный момент, а о других упомянуть можно вскользь.
И он профессионально подумал, что и здесь есть мазки и штришки, которые необходимы ему. Именно их нужно искать и найти. «И потом, почему безработица? – возник резонный вопрос. - Есть же земля, чего еще нужно сельскому жителю? Как земледелец при огромных просторах свободной земли может считать себя безработным? Вспахивай, сей, пожинай, что посеял! Как можно здесь быть безработным?».
И он не поменял установку на осуждающий тон фельетона.
За ужином, когда ребята, перекусив, убежали на улицу, Максимов сказал о цели приезда: и повидаться, и по заданию редакции.
- Редакцию очень интересует жизнь в сельской местности.
- Тяжелая жизнь, - вздохнула Мария Петровна.
Максимов понимал, что при безработице жизнь не может быть легкой, в городе ему приходилось смотреть, как безработные пропитание добывали себе из контейнеров с мусором. «А здесь, вероятно, и таких контейнеров нет», - думал он, ожидая услышать подробности о результатах всеобщего бедствия: безденежье, безысходность, прочие горести. Но Мария Петровна назвала и причины самой безработицы:
- Когда у нас был совхоз, - говорила она, - то всем находилась работа. Жили в достатке. Дом вот этот еще родители строили. Люди работали, совхоз богател и тоже проявлял о людях заботу: проложил водопроводные трубы, построил канализацию, котельную. Было, как в городе… А как совхоз разогнали, все стало рушиться. Водопровод почти не работает, электричество тоже подают с перебоями, котельная встала... Печки топим углем.
Максимов ее слушал со все возрастающим удивлением: «Неужели сейчас, в двадцать первом веке, людям приходится жить без холодной и горячей в доме воды? Без канализации, без нормальной электроэнергии, без газа, без центрального отопления? Тем более, по словам ее, что все это было!» Для него, горожанина, такое убожество было непостижимым.
- Больницу закрыли, - продолжала Мария Петровна, - оставили только фельдшерский пункт. А чем помочь может фельдшер при серьезной болезни?..
Она говорила довольно бесстрастно, как говорят о том, что уже пережито, что безвозвратно потеряно, и ничего нельзя уже с этим поделать, а Максимов, хотя и не во всем соглашался с мнением этой, еще не старой, но утомленной невзгодами женщиной, не решился затеять полемику: аргументов для защиты своего несогласия у него пока не было. Однако он по-прежнему осуждал тех, кто бежал из села, но осуждал уже под другим углом зрения: как можно родных стариков оставить без помощи в этих невыносимых условиях?
Следующий день Максимов решил посвятить обзорному знакомству с селом и встрече с его руководством. Газета, которую он здесь представлял, была уважаемой в области, и редактор строго следил, чтобы материал, опубликованный в ней, был без изъянов.
Позавтракав – куриные яйца вкрутую, молоко, домашней выпечки хлеб, - он сказал Марии Петровне о необходимой отлучке и вышел на улицу.
Дом, где жили Гаранины, находился почти на окраине. Добираясь до центра села, где, как и везде, располагалось начальство, Максимов сумел многое и увидеть, и оценить.
Он шел мимо вполне добротных домов, но жилыми казались не все. У некоторых были сорваны ставни, а стекла в их окнах или отсутствовали, или вместо стекла виднелась фанера; некоторые были с закрытыми ставнями и накрест прибитыми к ним обрезками досок. Пустые дома можно было узнать и по окружавшим их зарослям сорняков: возле домов без хозяев буйно разрастался бурьян. Где не было сорняков, и где у ворот лежали собаки, можно было понять, что люди там жили. Максимов, который с детства боялся собак, предусмотрительно шел по середине дороги.
Село было крупным, Максимов шел долго, и, когда отмечал неприглядность, старался вменить ее в вину местным жителям. С одной стороны, потому, что на осуждении нерадивых сельчан держался весь его сатирический опус, а с другой – он не оставлял убеждения: надо самим обустраивать свое общежитие. «А работы здесь хватит на всех, хоть работай в три смены». К этим мыслям неизменно прибавлялась такая: кто будет вытеснять импортные поставки модифицированных продуктов питания? Не горожане же в конце-то концов.
Администрация располагалась в кирпичном внушительном здании. Над входом в него висел трехцветный государственный флаг. Напротив, через дорогу, как видно у магазина, толпился народ, и Максимов заколебался: с сельскими жителями ему тоже необходимо поговорить. Но, отложив этот разговор на потом, он вошел в здание.
Семен Николаевич, глава сельской администрации, оказался пожилым, полноватым и словоохотливым человеком. Узнав, что посетитель представляет газету и интересуется положением дел на селе, он сразу стал говорить про отсутствие необходимых ресурсов, финансовых, главным образом, про недостаток внимания региональных властей к жизни сельского населения, про отсутствие необходимой поддержки с их стороны. Все это, по словам Семена Николаевича, приводит к негативным настроениям жителей, социальной апатии, оттоку кадров, росту бедности и прочим нехорошим явлениям.
Слова Марии Петровны подтвердились и в отношении краха инженерных сетей. Проложенные еще в советское время, они от бесхозности приходят в негодность. Ремонтировать их не кем и не на что.
- Когда был здесь совхоз, - говорил Семен Николаевич, - село росло и хорошо развивалось. Сейчас – обратный процесс – полная деградация. Работа как таковая отсутствует. Места, где еще можно работать: магазин, школа, фельдшерский пункт все уже заняты. Но и там грядет сокращение. И здесь вот все кабинеты пустые. Раньше здесь, кроме нас, еще контора совхоза была, а теперь – никого. Все здание можно в аренду сдавать, только вот некому.
На упрек Максимова: а где же вы сами? Почему такая пассивность? Глава администрации вздохнул и вытащил из глубин большого стола папку-скоросшиватель с бумагами. Папка была толстой и сильно потрепанной.
- Тут вот вся наша история, -
"Нет, ребята, все не так!
Все не так, ребята..."
В. Высоцкий.