Зона отчуждения.

односельчан, наверное отчаянно надоевшие своим сродственникам. Появились и совсем чужие люди, по виду бродяги и неудачники, уставшие от собственной неустроенности и неверующие ни в Бога, ни в радиацию…
То тут, то там, над бурьяном поднимались домишки, иной раз и красного кирпича, под железной крышей, благо строительного материала и на развалинах деревни и на взорвавшемся комбинате оказалось вдоволь…
А радиация… Да что радиация? Кто ее видел, эту самую радиацию? Вон Верка с сыном живут, коза однако же, да огородик…И ничего…Мальчишка так даже и румяный вечно, словно с мороза…
Анатолий, крепкий, мускулистый подросток, подпорченный горбом, хоть и небольшим, а все ж таки заметным, тщательно вымыл руки возле колодца, поливая себе с ведра и промокнув их о собственную рубаху, с затаенным любопытством посмотрел в полутемную, сыроватую, четырехугольную яму, вырытую им посреди огородика. По стенкам ее, с зеркально-глинистыми срезами от лопаты, тонкими змейками сочилась верховодка…Небольшой, аккуратно сколоченный крест полулежал на куче вынутой земли, исходил желтыми, янтарными слезами.
Крест Анатолий срубил из высокой, с отломанной верхушкой голубой ели, растущей возле развалин бывшего «Дома Культуры». От запаха свежей земли и еловой живицы, у паренька кружилось в голове, подводило живот, словно от голода…
Сбросив обувь в сенях, он вошел в комнату и, покачиваясь с носка на пятку, постоял возле самодельной книжной полки, подвешенной в углу, рядом с окном.
Библиотека для деревни была довольно большой, но совершенно несуразной по составу.
Толстенная библия дореволюционного издания, соседствовала с потертым и замасленный справочником по ремонту и эксплуатации гусеничного трактора «Т№130», а рассказы советских писателей о Ленине, опирались о пухленький томик Эмиля Золя.
Выудив из книг, любовно перечитал и убрал в карман лежавшую до поры хвалебную справку- характеристику, выданную ему, Анатолию Моховому, от председателя соседнего колхоза, которому он между делом за эту зиму отремонтировал и отрегулировал всю уборочную технику, ржавеющую бы до этого, по устоявшимся обычаям до самого последнего дня, до весны…
Обмыв в последний раз остывшее, усохшее за годы болезни тело своей матери, Верки, уснувшей навсегда два дня назад, он завернул ее в чистую простыню и, перебросив через плечо, вышел во двор.
Дождь тут же промочил полупрозрачную, ветхую ткань и пока Анатолий не забросал могилу землей, у него перед глазами водяными знаками маячили темно- рыжие ее волосы и блекло-багровые соски высохших грудей. Установив крест, он запер дверь на замок и, не оглядываясь, пошел прочь, в сторону Сибирского тракта, ведущего в большой город.
Дождь шлепал и шлепал крупными тяжелыми каплями по блестяще-черному асфальту, шумом своим, заглушая не то стон, не то клятву осиротевшего Толика:
- Я обязательно вернусь к тебе, мама…
3.
Начальник отдела кадров, желчный худощавый старик, приехавший в этот город вместе с эвакуированной во время войны из Ленинграда техникой, да так и оставшийся здесь, недоуменно, раз за разом перечитывал предоставленную Анатолием характеристику:
- Слушайте, товарищ Моховой, я что-то никак не пойму…- он раздраженно загасил беломорину с измусоленным мундштуком.
- А где остальные документы: паспорт, свидетельство об образовании, выписка из домовой книги… Где? Где все это?
Начальник отдела кадров в запале даже внимательно рассмотрел оборотную сторону характеристики, словно на ней водяными знаками могло быть написано нечто очень значимое для него…
- Парень набычился, почти силой вырвал бумажонку из пальцев дотошного кадровика и, поднимаясь, проворчал: А что кричать-то? Все равно ничего больше у меня нет… А у вас на проходной написано
что требуются…
Старик вздохнул, шевельнул лохматыми бровями и, потянувшись к телефону, спросил на всякий случай, внимательно рассматривая натруженные руки молодого человека с широкими и плоскими ногтями…
- А лет-то тебе сколько, парень?
- Я думаю лет шестнадцать…- гордо проговорил, возвращаясь на свое место, Анатолий и победно взглянул на в конец растерявшегося кадровика…
…- Это дизелемоторный? – Прокричал старик в трубку, по-видимому, стараясь перекричать шум производства, царивший в этом самом неведомом дизелемоторном…
- Позови - ка ты мне Таравана…Да-да….Это Максим Павлович?...Вы помнится на партсобрании жаловались, что у вас слесарей не хватает….Да есть парнишка…, настырный похоже…Какой разряд, к чертям собачьим? Говорю же что даже отчество мне его не известно… Поставим второй, а там посмотрим…Хорошо, под твою ответственность….
На следующий день Анатолий Моховой, вышел на работу в качестве слесаря второго разряда и получил койка- место в заводском общежитии барачного типа, из которого впрочем довольно быстро перерос сначала в комнату в коммунальной квартире, а потом и в отдельную на пятом этаже нового кирпичного дома…Нехорошо, если один из лучших механиков громадного завода(а слесарить Анатолий перестал уже сразу после испытательного срока), ютится без своего жилья…

Центральная городская библиотека поразила Анатолия своими колоннами и замысловатой лепниной (под книги был отдан западный флигель бывшей городской усадьбы бывшего Генерал-Губернатора), мраморными лестницами с кроваво-красной ковровой дорожкой, пропущенной под медными, некогда позолоченными прутьями, и бесконечным количеством книжных стеллажей, выставленных в просторных залах с несколько армейской, бездушной аккуратностью.
Первое время, Моховой просто бродил среди стеллажей, вдыхая в себя сладковатый, схожий с шоколадом запах старых, прошедших многие руки книг, читая вслух имена незнакомых авторов и названия их произведений, трогал дрожащими пальцами потертые обложки…
А потом пришла пора чтения…
Все новые и новые авторы, рекомендованные Анатолию невыразительной, серенькой, худо бедренной библиотекаршей, молоденькой впрочем, девицей, уносили его в далекие неведомые дали под тихий шорох страниц и чуть слышное хлопанье алых парусов…
Очнулся Моховой, пожалуй, только тогда, когда заметил, что в его отдельной квартире отчего-то поселилась серенькая, невзрачная библиотекарша, и что ее, оказывается, зовут Клавдией, и что как это не странно месяцев через шесть, Анатолий Моховой станет папочкой…
Под самый новород, Анатолий отвез Клавдию в роддом, а сам взял два дня отгула и выбелил зубным порошком все потолки в квартире. На стенах, вместо дефицитных в те семидесятые годы обоев, старательно, свернутой в тугой жгут тряпкой изобразил накат, светло – желтым на голубом и уже второго января принимал из рук фельдшерицы наследника Васеньку…Василия Анатольевича…
…Клавдия, после родов неожиданно раздобрела, расцвела и похорошела, и как только появилась возможность, сбагрила сына в ясли, а сама, между прочим, являясь единственной дочерью главного инженера металлургического гиганта, зачастила по санаториям, лечить существующие, а скорее всего надуманные заболевания.
Анатолий, любивший сына и радостно наблюдающий за его взрослением, на Клавкины фортели внимания не обращал, и почти не удивился, когда откуда-то из-под Анапы получил от благоверной открытку с видом на море и коротенькой припиской на обороте…

« Толик. Я знаю, ты хороший человек, но наш брак был ошибкой. Я повстречала другого и наконец-то поняла, что такое настоящая любовь. Когда у нас с ним, все утрясется, я, скорее всего Васеньку заберу. Целую. Твоя Клавдия».

…Когда Васе исполнилось пять лет, он впервые смог подняться в воздух…Легкие крылья мальчика, с шумом рассекая воздух комнаты, подняли пыль с книжных полок и давно не стираных гардин…

Бросив на стол кадровика заявление на отпуск, Анатолий Моховой, забил рюкзак банками с кабачковой икрой и китайской тушенкой, и заботливо одев сынишку в теплые, купленные « на вырост» одежды, поехал в деревню своего детства…

Тополя за эти годы уже успели основательно подрасти и своими часто посаженными стволами защищали зону от холодных, пронизывающих ветров, частенько долетавших до этих мест с кустанайских степей.
И столбы и колючая проволока куда-то пропали, надо полагать усилиями местных жителей, в деревню вели довольно глубоко протоптанные многочисленные тропы , а через то место где некогда висела калитка, пузырилась голубыми бликами, глубокая санная колея.
- …Ну, вот мы Васенька с тобой и добрались…
Анатолий скинул рюкзак со спины и, утопая по колено в снегу, направился к покосившемуся крыльцу родного дома.
Васька вздохнул, придирчиво осмотрел полу занесенный снегом убогий домишко,
Крест, посеревший от времени, темнеющий среди сугробов, оббитый ржавой жестью конек навеса над колодцем и пошел по отцовским следам к дому.

Веркин дом прогревался долго и нехотя. Печка дымила, парила волглой штукатуркой, сердито завывала в забитом снегом дымоходе, но уже ближе к вечеру, когда со стекол потекло и уснувшие по холоду мухи зашевелили лапками, а разомлевший Васятка бегал по избе в одних трусиках, Анатолий успокоился, дрова больше в печь не закладывал и присев на скамейку, потный и счастливый прошептал наконец:
- Вот я и вернулся, мама…
4.
Вася кувыркался в воздухе, весело пролетая над печкой, кухонным столом, лежащим на разобранной кровати отцом, тревожно наблюдающим за кульбитами сына.
- Ты Васька аккуратнее, голову о печь не разбей.- Предупредил он сына, сбрасывая ноги на пол и по городской привычке, натягивая шлепанцы.
- Да ты что папа, это же так здорово! - рассмеялся тот и вновь закружился под потолком…
- Да знаю я сынок, знаю…- Буркнул Анатолий и направился в сени, где как он помнил все эти годы, висели старые, овечьи ножницы…