Про Трясогузку, Плешанку, Плиску, Серую Славку

Евгений Угрюмов

                Про Трясогузку, Плешанку, Плиску, Серую Славку
                и про Ветер, который теребит сарафаны и путается в кружевах 
   
   
    Давным-давно, когда аисты и журавли на юг не летали, а Серый Гусь лапку от холода не поджимал, а воробьи не хохлились и не прятались в кучи хвороста от мороза; давным-давно, когда деревья не желтели к осени, да и самой осени не было, а одно лишь сплошное лето, жила-была Трясогузка… да ты, небось, и не знаешь кто такая Трясогуз-ка? У Трясогузки глазки, как бусинки, личико беленькое, на голове чёрная шапочка, такой же чёрный вырезной воротничок на синем платье с голубыми кружевами и вся она стройная, и такая изящная, и ножки у неё резвые и быстрые, как ветерок в листьях…
    Вот-вот — ветерок… с него всё и началось…
    Бежал Ветерок мимо, задел, невзначай, синее платьице, прошуршал в голубых круже-вах и пошли разговоры: «Теперь Трясогузка — невеста, а Ветерок — жених, теперь скоро свадьба…»
    Болтают языки — все кому не лень, даже подруги — Плешанка, Плиска, Серая Славка и Садовая Овсянка, а Трясогузка даже толком и не знает как жениха зовут: Посвист? — это тот, который шумит, свистит и брызгает дождевыми каплями в окошко; Догоду-ша? — мягкий и ласковый, ах! если бы это был он; а может и Вихорь? а может и Эрис-вош, который ещё похуже Смерча? Свадьба ни свадьба, а Трясогузке от такого «невзна-чай» только вред один, потому что женихи теперь на неё не смотрят: Ветер опасный человек — кто будет с ним соревноваться? — да и ей самой от этого прошуршанья одна блажь в голову лезет: то она сидит часами у окошка — ждет, когда он прилетит, то тянет её саму лететь куда-то, невесть куда.
    Проходит время, Ветерок не летит — задержался где-то — в полях или на просторах, а может забыл, а может в других кружевах запутался… ах! эти разговоры! На чужой роток не накинешь платок. Но не сидеть же Трясогузке в неизвестности и в девицах всю жизнь?
    Пошла Трясогузка к Дятлу — попросила сковать ей пару башмачков, чтоб не стопта-лись в дальней дороге; пошла к птице Ткачику — попросила соткать платье, да такое, чтоб не износилось в пути; испекла каравай, положила его в сумку дорожную…
    Плешанка, Плиска, Славка, Овсянка: «Куда, куда? Сидела бы лучше дома. Разве за таким угонишься?» — попрощалась с подругами и в дорогу — искать своего суженого.
    Вот идёт-идёт, идёт-идёт, вот солнышко всходит-заходит, всходит-заходит, вот и Море-Океан — дальше некуда. Села на бережку, отломила кусочек хлебца, сидит, жу-ёт — не назад же идти. Смотрит, Пескарь на песке лежит на последнем издыхании. Взяла его осторожно двумя пальчиками и пустила в Море-Океан. Вильнул Пескарь хвостом, будто «спасибо» сказал и пропал, а из воды Рыбка-Колючка выглянула, глазом поводила и нырнула. Вторая рыбка глаз показала и тоже исчезла в синей глубине. Вдруг зашумело, запенилось Море-Океан, и прямо с волны скатился на берег Рыба-Бычок. Глазища у Бычка на лоб повылезли, никогда он, мол, прежде такой красоты не встре-чал… колючки зашевелились, затопырились, мол, добро пожаловать ко мне, в моё цар-ство-государство в гости.
    — Не до гостей мне сейчас, — говорит Трясогузка, — суженого ищу, а тут Море-Океан поперёк дороги.
    — А кто же твой суженый, как звать?
    — Как звать не знаю, но если увижу, сразу отгадаю. На этом берегу всё обыскала — нигде нет. Может на том, да перевозчика что-то не видно.
    — Так садись ко мне на спину, я тебя сам перевезу, — обрадовался Бычок, а сам дело задумал.
    «Вот повезло», — подумала Трясогузка и прыг Бычку на спину, уселась поудобнее между колючками и выпученными глазами — плывут.
    Вокруг рыбы разнообразные, коньки морские, медузы разноцветные. По бокам два кита плывут, фонтаны выпускают, и в них радуга переливается. Засмотрелась Трясогуз-ка, восхищается такими красотами, а Бычок ей: «Видишь, — говорит, — это всё мои слуги верные, а я над ними хозяин и начальник, а под водой у меня дворцы просторные и богатства несметные.
    Выплыли на берег, ударился Бычок о землю, обратился в Добра-Молодца — от Бычка только рот до ушей остался:
    — Посмотри, — говорит, — на меня, может я твой суженый?
    — Нет, — говорит Трясогузка, — ты по морю плаваешь, а мой суженый по воздуху летает.
    Подпрыгнул Бычок-Добрый-Молодец раз-второй после таких слов, хотел взлететь — ничего у него не получилось. Шлёпнулся о землю, снова в Рыбу-Бычка превратился, обиделся, нырнул в глубину и пропал вместе со своими китами, коньками и медузами, только его и видели.
    Стоит Трясогузка на бережку — теперь Море-Океан сзади, а спереди Дремучий Лес.
    Попробовала в лес зайти — двух шагов ступить не может: такие колючие кусты, и так плотно переплелись ветки. Отломила кусочек хлебца, сидит, жуёт. Теперь ни вперёд, ни назад. Смотрит, Мышь Серая в мышеловке на последнем издыхании. Все трясогузки очень боятся мышей, но тут — что делать? Решилась и вызволила живое создание. От-хукала, отогрела в ладошках, спасла от неминуемой смерти.
    Открыла Мышь один глаз — не поверила в своё избавление, открыла второй — снова не верится — поверила только, когда Трясогузка дала хлебца пожевать. Не успела Мышь и кусочка сжевать, явился Кот. Мышь в норку, а Кот к мышеловке. В мышеловке пусто, облизнулся, смотрит, Трясогузка сидит… и стал он ножками шаркать, ручками помахи-вать, мол, никогда прежде такой красоты не видал… стал усы подкручивать и реверансы делать, мол, добро пожаловать в мои владения, в гости.
    — Не до гостей мне сейчас, — говорит Трясогузка, — суженого ищу, а тут Лес Дре-мучий — ни пройти, ни проехать.
    — А кто же твой суженый, как звать?
    — Как звать не знаю, но если увижу, сразу отгадаю. На том берегу всё обыскала — нигде нет. Может на этом, да как сквозь Лес Дремучий пройти?
    — Это, пожалуйста, — обрадовался Кот, — садись ко мне на спину, я тебя через лес провезу, — а сам дело задумал.
    «Вот повезло», — подумала Трясогузка и уселась Коту на спину. Устроилась поудоб-нее, ухватилась крепко за длинную кошачью шерсть, чтоб не соскользнуть — поехали.
    Перед Котом кусты и деревья сами расступаются; вокруг-да-около, откуда ни возь-мись, диковинные звери приветливо рычат, мычат и хрюкают. Трясогузка смотрит во-круг, никогда так раньше не удивлялась.
    Ударился Кот о землю, превратился в Добра-Молодца, от Кота только усы остались.
    — Видишь, — говорит, — это всё мои подданные, слуги верные, и весь лес, со всем его богатством, мне принадлежит. Посмотри, — говорит, — может я твой суженый?»
    — Нет, — отвечает Трясогузка, — ты по лесам шастаешь, а мой суженый по воздуху летает.
    Подпрыгнул разок-другой, после таких слов, Кот-Добрый-Молодец, хотел взлететь, ручками замахал, но не получилось: шлёпнулся на землю, превратился снова в Кота и пропал вместе со всеми диковинными зверями, только его и видели.
    Стоит Трясогузка — теперь Дремучий Лес сзади, а перед ней Стеклянная Гора. Было плохо, а теперь ещё хуже. И не до хлебца даже. Что делать? Обходить — жизни не хва-тит, перелезть — не хватит сил.
    Вдруг Дремучий Лес зашумел, Гром загремел, Молния заблистала, ударилась прямо перед Трясогузкой в землю, задымилась, зашипела и превратилась в Бабушку-Старушку.
    — Кхе-кхе-кхе, — сказала Старушка, — ты кто же такая, без приглашения в гости пожаловала?
    — Да я не в гости, Бабушка, я суженого своего ищу. Море-Океан переплыла, сквозь Дремучий Лес пробралась, а тут Стеклянная Гора прямо на дороге стоит.
    — А кто же твой суженый, как звать?
    — Как звать не знаю, но как увижу, сразу отгадаю.
    — Кхе-кхе-кхе, — снова сказала Бабушка…
    Да ты, конечно, не знаешь, что Бабушка-Старушка была никто иная, как сама Завирю-ха. А все ветры, сколько их на свете? сто, или тыща, или ещё больше, все они её сы-ночки родные, и держит она их всех в шкатулке, и выпускает только по одному, полетать, потому что у них, у всех, ветер в голове, и они могут без присмотра такой беды наделать — потом не разберёшься. Бабушке-Старушке-Завирюхе хочется их всех поженить скорей, с рук сбыть, да где найдёшь столько невест, да еще, если женихи такие буйные. Есть у неё ещё дочки: Заверть и Кружалка, но эти послушные — их не надо в шкатулку запирать.
    Так вот: махнула Бабушка крылом или, может, это рука была, а сама дело задумала.  Расступилась Стеклянная Гора. Расступилась, пропустила Бабушку с Трясогузкой и захлопнулась за ними, ах! какая темень, будто не в Стеклянную Гору вошли, а в чулан без окошка. Идут-идут, только светляки путь освещают, страшно, паутина цепляется, страшно, и пауки свои лапы с крючками протягивают, страшно! а что делать? надо идти, другого пути нет.
    Шли-шли и пришли. За столом Кружалка и Заверть — сидят, ждут что им мамка при-несёт поесть. А у мамки сегодня ничего нет. Ничего не добыла, ничего не заработала. Зубы, что называется, на полку.
    Трясогузка вынула каравай, отломила всем по кусочку — сидят, жуют, познакоми-лись:
    — Я Кружалка.
    — Я Заверть.
    — А я — Трясогузка.
    — А это наша мама — Бабушка-Старушка-Завирюха.
    — Очень приятно.
    — А там наши братцы, в шкатулке, но у них один ветер в голове, поэтому их лучше не выпускать.
    — А можно мне на ваших братцев посмотреть?
    — Посмотри, только одним глазком.
    Приставила Трясогузка один глазок к дырочке от ключика, смотрит, а там сто ветров, или тыща, или ещё больше; кто в кости играет, кто в шашки, кто на лавке лежит, а кто у окошка стоит, мечтает, да все на одно лицо, да и разве одним глазом в такой толпе рас-смотришь? Вокруг беспорядок, вещи валяются, пол неметен, лавки немыты, сразу вид-но — неженатые парни.
    — Ну что, — спрашивает Старушка-Завирюха, — нет там твоего суженого?
    — Наверное, нет. Мой суженый по воздуху летает, а эти на лавках сидят.
    — Чего-чего, а летать — это они мастера, только выпусти, на то они и ветры.
    — Ветры?
    — Ветры.
    — Так и мой суженый — Ветер!
    — А как звать?
    — Может Посвист — это тот, который шумит, свистит и дождевыми каплями брызга-ет в окошко; а может Догодуша — мягкий и ласковый, ах! если бы это был он, а может и Вихорь, или Эрисвош, который ещё похуже Смерча.
    — А точнее?
    «Эх, была не была! — подумала Трясогузка. — А вдруг угадаю?!».
    — Догодуша!
    Только сказала, как чувствует — кто-то платье задел и в кружевах кто-то прошуршал. Пошуршал-пошуршал, о землю ударился и вот: стоит перед Трясогузкой Догодуша-Добрый-Молодец.
    — Он это, он! — воскликнула Трясогузка. — Это он у меня тогда кружева на платье трепал!
    Свадьбу сыграли отменную. Мышь Серая с подругами пирогов с грибами и караваев вволю напекли, Пескарь ведро раков в подарок прислал, а в самый разгар веселья при-ложила Трясогузка глазок к дырочке от ключа — видит, все ветры печальные сидят, им тоже на свадьбе погулять хочется. «Ах, — думает, — пусть повеселятся у меня на свадь-бе, — и открыла шкатулку. Что тут началось! Плясали краковяк, польку, гопак, кадриль, перепляс и лезгинку. Пыль столбом. Только смотрит Трясогузка — Кружалка и Заверть притихли и тоже запечалились.
    В чём дело? Завидно им стало, тоже захотели, чтоб у них суженые были. Ну и отдали их: Кружалку за Кота, чтоб она по лесу кружила и в листьях