уже минул, час потехи полуночных лоботрясов ещё не наступил. И всё это: разноцветье и беззаботье, Люба, идущая рядом со мной, — было так сказочно — прекрасно, хрупко, тревожно в своей беззащитности пред той тяжёлой и мрачной реальностью, что твёрдо и могуче высилась каменным замком, хоть и в другой стороне города, но отнюдь не так уж далеко.
А Слава там, на Ушакова, действительно проявил себя однажды. Героем — без купюр! Или, вернее, «без базара». Первым моим тамошним летом сидели они, чаёвничали душевно: и Слава с Олежкой — вместе они ещё тогда работали, и Лёша-с- Витей, и отец хозяина, Степанович, именовавший сына не иначе как «заказчиком» и подряжавшийся на посильную в строительстве дома помощь. Он только что привёз полдюжины мешков клея в багажнике шестисотого «Мерседеса», ну и присел «с пацанами» чайку, за панибрата, хлебнуть. Всю жизнь он шоферил, а вот теперь стал отцом олигарха. «Ну а что, — говорил мне Слава, — вырастил хорошего сына!» Досужая болтовня за строительным, заменяющим стол козликом в тот раз перекати- полем доползла до одиозной фигуры Миши — телохранителя хозяйского. Тут и замерла — в страхе. Потому как у самого Миши разговор был короткий: «В лес, в лес — всех в лес!» Степанович здесь высказался, что имеет право — как на придомовой территории, так и внутри строения — Миша стрелять, и даже без предупреждения: он же охранник, и лицензия у него есть! На что Слава, давясь своей любимой халвой вприкуску с пряником, схохмил: пусть, мол, лучше в бетономешалку, пока её со дня на день не увезли, Миша запрыгивает, а то потом, на ходу догоняя, сложнее ему это проделать будет.
Неведомо зачем, но Степанович, бывший со Славой по особым «корешам» и даже наколку на руке имеющий («Да, это — по малолетке, скорее всего, выколол», — объяснял мне её происхождение знающий Славян), Мише всё передал слово в слово. Слава потом говорил: «Да специально — чтоб показать Мише, какой он муфлон». И на следующий день, едва войдя с шефом на территорию, гроза морей и океанов — а главное, лесов! — опрометью вбежал на второй этаж.
— Этот вот, этот! — подзуживал поспешавший сзади папашка.
— Ты!.. — остановился в дверях комнаты телохранитель.
Не выпуская из рук шпателя с жирным, как сметана, слоем шпаклёвки, Слава неспешно обернулся.
Долгую секунду они смотрели друг другу в глаза. Слава — с едва заметной, непременной в таких ситуациях (профессиональной?) своей ухмылкой.
— А ты знаешь, — краснея, надувался грудью Миша, — как из бетономешалки пальцы выковыривают?
Слава степенно кивнул.
— Хорошо, — сдувался на выдохе, только ещё зло щурился телохранитель, — что мы оба об этом знаем!
Да чего ж хорошего? Разве только, что Славу он теперь обходил, по возможности, сторонкой, а если и приходилось столкнуться нос к носу, то пожимал тому руку крепко и наскоро — никто чтоб особо момента не запечатлел. Впрочем, Слава достаточно скоро отсюда ушёл: на фига ему такие пряники? Олежку, снюхавшегося тогда с появившимся Костиком, за себя оставив. Ушёл в ремонт своей квартиры — с головой. «А он — как линия горизонта: сколько ни иди, край всё там же». Только по случаю теперь Слава на Ушакова и приезжал, да и то — поздним вечером: пару-тройку мешочков шпаклёвки и клея, по старой памяти, в микроавтобус свой забросить. Чтоб ремонт домашний всё-таки продвигался. Не разорится, чай, заказчик!
Вот это я понимаю — Робин Гуд! Да, Миша, тут лесом не пройдёшь!..
— Люба, Люба, а ну-ка слазь с дуба!.. — тихо произнесла она.
— Что? — очнувшись, не понял я: что ли, тоже из Шервудского леса?
— Дразнилка такая есть: «Люба, Люба, а ну-ка слазь с дуба!» — «Ни фига не слезу, ещё выше полезу!» — с задумчивой улыбкой промолвила она. — Вот и я про то же…
Мы вышли на людную площадь меж двух торговых центров.
— Ну, что — прощаемся? — уже начинал грустить я. — Вообще-то, давай я тебя ещё через дорогу переведу — спокойней мне будет.
— Конечно! — засмеялась Люба. — Сама-то я не умею.
А то нет? Намедни как-то перебегали уже на мигающий зелёный: «Думаешь, успеем?» — «А куда мы денемся, если уже пошли?»
Провокаторша!
— Ну, пока, — клонился к поцелую я, — а то ещё Серый увидит! Если что — вали всё на меня!
— Сейчас, конечно! Татьяне с Семёном привет!
Всенепременно! Но раньше получилось поприветствовать друга.
— Славян, привет!.. Значит, я в трёх минутах ходьбы от «Кловера», хотел бы очень тебя видеть — отдать тебе уже полторы тысячи: спасибо, выручил!
Собрался, по сотне-другой, очередной должок другу. Последний уже…
— Похвально! Подходи к центральному входу, я сейчас выйду.
Вышли они вдвоём с Джоном — на широкую, абсолютно пустую лестницу огромного бизнес-центра. В котором магазинов с очаровательными продавщицами и скучающими охранниками было намного больше, чем залётных покупателей (точнее — любопытствующих).
— Здорово, Алексейка-воробейка! С танцев, наверное?
— В рубашечке, смотри, белой! — завистливо кивнул Джон.
— Ботинки сегодня прикупил — для танцпола, — выуживая обновку из пакета, предъявил алиби я.
— Уважуха! — искренне кивнул Славян.
— Ну, а у вас как дела?
— Да как у нас дела, — развёл Слава руками, — работаем всё, трудимся. Денно и нощно. К семнадцатому декабря должны мы этаж сдать. На минутку вот только к тебе и выскочили.
— Что там с Вадимом у вас? Развязались? — из приличия спросил я.
— Ушли мы оттуда, — вздохнул Слава. — Денег там оставили-и!.. — Он только и покачал головой.
— Ну, не из-за меня, нет? — Ещё бы из-за тебя! Мы бы тебя сразу подтянули!
Шутник…
— Вадим, кстати, про тебя спрашивал, — замолвил слово Джон, — про камин.
— Забудет пусть мои имя, фамилию и адрес! — в сердцах отмахнулся я. — Пусть ищет, кого хочет!
Друзья одобрительно кивнули.
— Ладно, парни, не буду тогда отвлекать — удачи, побёг я. Созвонимся, как что. Покедова!
Мы расстались крепкими рукопожатиями.
* * *
А Татьяна действительно, на четвёртый уже год работы, ошарашила меня как-то:
— Разговаривала я с мужем одной нашей учительницы — он юрист. Рассказала ему ситуацию, он говорит: «Пусть приходит, обсудим, как лучше сделать. Случаются нередко такие случаи»… Ты же знаешь — я не могу, когда ситуация не под моим контролем.
Серьёзность намерений подтвердил и сын несколькими днями спустя, когда я отводил его на тренировку.
— Папа, а ты им скажи: мы на них в суд подадим, и всё! Они испугаются…
Что уж тут было сказать! Только молитву Гриши («Заканчивай скорее, Лёха! Заканчивай — и уходи») повторить?
Правда — я старался!
Честно — я спешил…
«Гриша, видит Небо, я делаю всё, что могу!»
* * *
Теперь надо было ждать загранпаспорта, который был необходим для получения морских документов — без него и соваться куда-то нечего. Дальше надо было сменить свидетельство квалифицированного матроса на «корочки» нового образца. Никак не
поспевал этот документ за стремительно меняющейся жизнью — только на моей памяти, я менял свидетельство три раза. К тому же, надо было заново (и за деньги, само собой) отучиться на вахтенного матроса и на специалиста по шлюпкам и плотам — полуторанедельный цикл лекций, раз в пять лет.
Что делать: многочисленной капитанской касте, осевшей по пенсионному возрасту и нехватке судов в береговых инспекциях, комиссиях, коллегиях и курсах повышения, надо было чем-то кормиться. Притом, что аппетиты здесь были всяко больше матросских.
В общем, надо было теперь месяц этот просто-напросто выждать — до получения стопорившего все дела загранпаспорта. Пересидеть. Не связываясь больше ни с какими халтурами — баста, нахлебались! Хорош раствором руки марать — будем «таперича» бумагами шуршать. Хорошо бы, конечно, найти какую-нибудь работёнку со свободным графиком: когда хотел пришёл, когда захотел — ушёл. Чтоб отбегать по делам — по тем же документам. Ну и на танцы — танцы! — конечно: теперь это было святым. Но где ты такую работу, да ещё и в кризиса самый разгар, найдёшь?..
А ведь предупреждал я там, на Ушакова: «Что-то будет обязательно. В ближайшее время. Обвал ли, как в девяносто втором, дефолт ли, как в девяносто восьмом — вот увидите!» — «С чего это?» — пучили глаза Лёша-с-Витей. «Да потому — вот смотрите:
вы сегодня сделали фиг да ни фига. Понятно — гипсоплиту не подвезли. Просидели, прокалякали, прокурили. А сорок тысяч в месяц вам отдай! Так и этот хрен уже за мясо не считаете: «Мало!» Получается — деньги вы работой не обеспечили. Это вы — а шалавы из офиса за забором?! Целыми днями только курят на крылечке, хохочут да растрандыкивают! А зарплаты наверняка у них немалые. Вот и получаются — дутые деньги: деньги, не обеспеченные товаром. Так что грядут какие-то потрясения — вот
увидите! Рухнет этот колосс новорусский на глиняных ногах».
И, махнув на неверующих рукой, я шёл во двор и принимался за камень: денежную массу продуктом наполнять.
— Одно, Гриша, радует — инфляцию я здесь сдерживаю! Как говорят англичане: «Каждая туча серебром оторочена».
— Конечно, — спешил отвернуться, скрывая улыбку, он. — Только двое вас её и сдерживают: ты и Путин.
А когда всё-таки мы с Владимиром Владимировичем — атланта два — не сдержали её, проклятущую, — треснул хребет (очень уж туч грозовых на небе сгустилось!), и грохнула она кризисом экономическим, то один из слаботочников дружески утешил меня, бессребреника:
— С твоими расценками ты ещё десять кризисов переживёшь — не заметишь.
Так хотелось ему поверить! Уж ладно десять — один бы этот, очередной…
* * *
Долгожданный четверг начался с проводов сына на тренировку: свободным я теперь был художником — на хозяйстве. И лучшего начала дня нельзя было придумать! Никогда Гаврилу это не тяготило («Не тяготило то Гаврилу!.. Гаврилу то — не тяготило!»). Мы преодолевали тротуары с сонными ещё пешеходами и проезжие части улиц с проспавшими куда-то автомобилями: на переходах я оперативно крутил юному борцу руки, пряча его, по ходу движения, за себя, начиная уже настраивать бойца на ратную тренировку:
— Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.
Мы миновали мостик с радующей в этот утренний час рябью воды в реке и делово грохочущим трамваем, встречавшимся нам неизменно: это, когда надо — его не дождёшься!
— Испытай, завладев ещё тёплым мечом,
И доспехи надев — что почём, что почём!
Разберись, кто ты — трус, иль избранник судьбы.
И попробуй на вкус настоящ-щей борьбы!
Всё по делу!
Мы догоняли и перегоняли, или пытались догнать, ведущих в том же направлении своих чад родителей — в школу или в детский сад. Но громкость вещания никогда не снижалась от баллады к балладе:
— И скрываются до срока
Даже рыцари в лесах:
Кто без страха и упрёка,
Тот всегда не при деньгах!
Воистину!
— Знают все оленьи тропы,
Словно линии руки,
В прошлом слуги и холопы,
Ныне — вольные стрелки!
Здесь того, кто всё теряет,
Защитят и сберегут.
По лесной стране гуляет
Славный парень — Р-робин Гуд!
И сам уж в такие минуты начинал надуваться храбростью и бесшабашной отвагой.
— Как песня, сынок? — Для него же, всё-таки, всё пелось.
— Класс!
Очень любил Семён и песенку попугая из «Алисы в
